За все время выяснения их отношений я сидела на печи и не дышала, только слушала, но не плакала. Уже знала, что мне плакать нельзя. Как только я заплачу, так тут же заплачет мама. Помню, что мне хотелось чем-нибудь бросить в него. Столько лет прошло, и сейчас, вспоминая этот скандал, поражаюсь я, как можно было в тех условиях жить, работать, растить детей, оставаясь человеком. Председатель вел себя как рабовладелец, видимо, считал, что власть его над колхозниками неограниченна.
– Приработок она захотела иметь, кружева плести да продавать. А вот этого не хочешь?
С этими словами выхватил он из маминых рук кружево и бросил его в горящую печь. Представляю сейчас, сколько спеси и надменности, превосходства и вседозволенности пропечаталось тогда на его лице. Мама, увидев уже почти довязанное длинное кружево, над которым колдовала столько ночей, пылающим в печи, зарыдала и бессильно опустилась на лавку, положив свои руки на острые колени. Слезы градом лились из ее глаз, а ее маленькое, худое тельце вздрагивало, как у девчонки-подростка. И все же она нашла в себе силы вновь обратиться к своему начальнику:
– Разве ты не чуешь, что живу я, как оныка на притыке. Не живу, а только небо копчу. Ты же видишь, что у меня на сегодня одна земля, небом крытая, да дочь, а ее приголубить некогда. Я, как нароблюсь, так в чем приду, в том и усну, раздеться сил нет. Я сейчас готова терпеть еще столько, сколько надо…
Тут вдруг мама встала против своего обидчика. Большие зеленые глаза ее открыто смотрели на него.
– Почему ты бросил мое кружево в печь? Мой, а ведь не свой труд спалил. Ты мне его колупал ночами? Отвечай! Отольются тебе мои слезы. Я еще много свяжу, напряду, вытку… Думаю, руки ты у меня не выдернешь. А голос ты поднял на меня потому, что нет у меня обороны, а раз так, то «клюйте, сороки, вороны». Как в пословице говорится: «Бессовестный сам наскочит, а на тихого без него нанесут».
Председатель уж точно не ожидал от мамы таких речей, таких оценок. И мне показалось, что в конце этой сцены он начал будто оправдываться, хотя злость его выдавали багровое лицо и гневный тон.
– С меня тоже спрос есть, колхозу надо вовремя хлеб государству сдать.
Я на всю жизнь запомнила тот скандал, где не было только рукопашного боя. Видимо, от жалости к маме я глядела на него угрожающе. Тут он посмотрел в мою сторону.
– Ишь ты, маленькая, а тоже глаза выбуравливает на меня, как мать. Сиди на печи, а мать пойдет на работу, куда бригадир нарядил.
Но прежде, чем выскочить из избы, он бросил маме на ходу: