– Не вынуждай меня боле, а на работу сейчас надо идти, Лиза, ничего не поделаешь.
Что бы это означало? Лукавая форма извинения, а быть может, этот мамин отпор был для него тоже потрясением? Но уж точно он не ожидал такого от горемычной женщины.
– Хорошо, что крючок железный, не сгорит. Найду. А если не найду – вот горе-то мне. Тогда, считай, без ножа меня зарезал! – запричитала мама.
Я с печки видела, что крючок выпал из кружева, и слезла с печи, чтоб его искать.
Она стала собираться на работу. Зимний день вступал в свои права и ничего хорошего не сулил. Темно-серые низкие тучи грозили обильным снегом. Мама, собираясь, без конца говорила сама с собой, давала оценку случившемуся:
– Гладкому да сытому можно и руками махать. Я знаю, что он живет, как сыр в масле катается. Обидел и не сконфузился, а то не подумал, что нас колхозниками сделали не по своей воле, потому и понужают все, кому не лень, да везде тебя тычут, не подумать, не остепениться не дадут.
Больше всего мама горевала о недовязанном кружеве: хоть какие-то бы деньги за него дали, а то в колхозе денег «в глаза не видим и во сне они нам не снятся».
– Только чертомелим с утра до звезд, а нас еще и за людей не считают. Спасибо никогда не скажут, как будто у нас не душа, а голик[11]…
Мама говорила сама с собой и собиралась. Она с тоской посмотрела в окно. Погода портилась, ветер бросал снег в окно и подвывал.
– Не живем, а боремся, кто кого одолеет: холод нас или мы холод.
Перед самым уходом она бросила в печку-буржуйку несколько картофелин, засыпала их горячей золой, чтоб испеклись. На улице ветер дул уже зловеще.
– Чё на земле, то и на небе. Нигде мира и покоя нет.
Как сейчас, перед глазами: она стоит передо мной, уже готовая к выходу. Все на ней старое, серое, изношенное, а на ногах кирзовые сапоги. Старую фуфайку, изрядно потрепанную, подпоясала она ремнем, чтоб не поддувало.
– Ладно, – утешала себя мама, – я легонькая, попутный ветер быстро умчит меня веянку вертеть.
Она хлопнула себя руками по бокам и сказала:
– Измученный, истерзанный наш брат мастеровой, хоть бы сегодня полтрудодня записали.
Потом на ходу вытащила из печки картошки прямо на пол, одну взяла и быстро перекинула с руки на руку, очистила от верхней жженой кожуры, раздавила ее между коленями и воскликнула с радостью:
– Один песок, Таня! Наешься тут без меня, я скоро вернусь, не вой, гляди-поглядывай в окошко, за окном, может, человека увидишь. Вот и опять не выискала я у тебя вшей! – сплюнула мама на ходу в ладонь, махнула рукой и побежала в пургу.
Я, вся почесываясь, взяла с пола печенки и села к столу.