Все, что производили колхозники, подчистую забирало государство. Будучи ребенком, я не понимала, что же это за чудовище такое под названием «государство», если ему надо отдать все без остатка, а себя заморить голодом. Даже то, что замерзает или гниет на полях, колхозникам не принадлежит. Как часто слышно было тогда:
– Вот бы хлебушка кусочек пропустить, работа бы веселее пошла.
Кусок хлеба был важнее, чем все остальное. С наступлением сильных морозов работать на улице маме с тетей Варей стало невмоготу. Хоть и дергали они безостановочно день-деньской пилу, махали топорами, но это не спасало их от стужи. Женщины все чаще забегали со всех ног греться у топки.
– Ох и накурил ты, начальник, хоть топор вешай, – недовольно упрекала мама Виктора.
– Да ты не гневайся, Лиза, самокрутки нам нутро греют.
– Делайте, как знаете, только я чистый воздух люблю.
– То-то и уходишь каждое лето в пастухи без подменных.
Между тем изо дня в день машина стучала без перерыва.
Рядом с ней стоять нельзя – уши жжет, а еще надоел ее технический запах, хоть беги на край света. Мне было до невыносимости жалко женщин, особенно маму. А нельзя ли ее остановить? – подумала я. Тут меня в голову неожиданно ударило, что надо попытаться сдернуть широкий ремень. В отсутствие Виктора я, слабенькая дурачишка, занесла металлическую тяжелую клюку за ремень и только попыталась потянуть ее к себе, как бдительный машинист со всей силы оттолкнул меня и мгновенно отдернул клюку от машины. Он был рыжий, а тут вмиг сделался багровый и злой.
– Окаянная сила, ведь пришибло бы тебя вмиг или хуже того – изуродовало, ты посадила бы меня навечно в тюрьму. Больше ты сюда ни ногой, поняла?
Помню, что я уговаривала его не говорить ничего маме и клялась, что «больше не буду это творить». И «честное пионерское» не забыла сказать под салютом. Он еще долго ругал меня на чем свет стоит. Постепенно все успокоилось. По правде говоря, я боялась маминых слез, ее слезы были всегда самым большим для меня наказанием. Больше голода, холода, обид, ушибов, неудач. Слезы эти в разных жизненных обстоятельствах были разные. Они были оружием, защитой, предостережением и всегда шли из глубины самого ее сердца.
Наблюдая работу женщин, мне казалось, что они заготовили и спалили столько дров, что школу можно было бы зиму топить, в то время как дома у нас часто не было ни полешка. У тети Вари было кому дрова припасать, а у нас – прямо беда, хоть матушку-репку пой. Вечером, после рабочего дня мы подбирали здесь щепы, бересту, вязали охапки и за спиной тащили домой. Уходя, женщины бодрили себя, видимо, готовясь к следующему трудовому дню: