Мы подошли к своему флигельку. Счастливо залаял наш пес Барин. Его Яшка привел еще осенью. Пес был худой, как доходяга, кем-то выдворенный на улицу, обозленный, с клоками висячей шерсти на боках. Яшка сделал ему будку, посадил на цепь и назвал Барином. Мама не одобрила Яшкин поступок, сказала, что собаку надо кормить, а нам самим – подай, Господи. В ответ Яшка буркнул:
– А это чтобы мы, Лиза, крепко спали ночью, а то найдется бригада и вытащит нашу картошку из ямы, сейчас время такое идет, что не окладывайся, живо обчистят жулики, живодеры!
Яшка говорил запальчиво, громко, выпучив бельма. За такие слова его похвалила и тетка Мария:
– Молодец, Яков! Правду говоришь. Кому робить лень, те и зарятся на чужое. Утащат – и дело с концом.
Мама только возразила, что собака от голода шибко злая будет, на всех без разбору кидаться начнет, а нам тогда беды не миновать.
Когда мы с мамой вошли в дом, то я похвасталась подшитыми пимами.
– Надолго собаке блин! – бросил мне Яшка и поглядел на нас своей таинственной улыбкой.
С тех пор как он спалил все оставшиеся еще от наших предков намоленные иконы, мы не связывались с ним, терпели его причуды, возгласы невпопад, слушали его бессвязные, нелогичные рассуждения. Иногда на него что-то «находило», и говорил он вполне разумно. И все же его непредсказуемости побаивались. Но Яшка никогда не буянил, чаще был тихий, молчаливый, улыбчивый. Я думала, что он притворяется, потому что ему, по словам Марии, «робить в колхозе лень». Бывало, что Яша иногда удивлял нас интересными наблюдениями. Мама рассказывала мне, что, когда ему надо было расти, голод был такой, что многие пухли, а он чуть не умер, «брюхо у него сделалось большое, а ноги болтались, как две чурки». Потом на наши головы свалились колхозы, а после и того хуже – война.
Горе в те годы жило в каждой семье: кто-то изуродовался без догляда или сошел с ума, а то и вовсе погинул… Я помню, какие только шалые мысли не лезли иногда в Яшину голову. Нам было жаль его. Медицинской помощи он не получал, а постепенно уходил в себя и жил со своей непонятной болезнью, а после и я почувствовала его трагическую обреченность…
В одну из тех зимних ночей мы услышали, как наш любимец Барин громко залаял, потом заскулил и затих. Утром Яшка спросил гневно:
– Это ты, Лиза, окозвечила Барина? Он в будке околел и весь в крови.
– Христос с тобой, Яков. Зачем я о животину буду руки марать? Он мне не мешал. Вот у таких рука не дрогнет и на человека подняться.
Нам всем было жалко собаку, мы привыкли к Барину. Меня он всегда встречал из школы и радостно вилял хвостом. Так мы лишились надежного охранника наших картошек, хотя было ясно, что зимой земля промерзла и их никто не тронет.