– Все идут глядеть на них, как на свадьбу. Говорят, что все они в орденах и медалях. Сейчас, поди, угощаются и тебя не пообидят. Слезовай с печи да бежи.
В нашем низу, кроме меня, никого не было. Нестерпимо хотелось есть. Голод заставил меня одеться, и я пошла с надеждой поесть. Права оказалась тетя Катя: в кути и на печи стояли, сидели люди. Они пришли посмотреть на живых героев войны, на тех, кому удалось вернуться и выжить, а может, вспомнить заодно своих убитых мужей и братьев, так и не ставших живыми героями.
Я росла, по словам мамы, «смекалистой и проходимой», то есть проворной, но эти качества выказывала далеко не всегда. Чаще всего стеснялась, забивалась в угол, а то и прямо под лавку. Так случилось и на этот раз: я стояла у самого порога и боялась двинуться, но меня заметили, стали выталкивать вперед. Так оказалась я напротив стола. Чего там только не было! Главное, много хлеба. К слову сказать, хлеб мы с мамой начали досыта есть, когда я училась уже в пятом классе!
Похоже, что пришли к бабушке самые голодные, пришли, как и я, за милостыней. Мои дяди сидели в центре стола в военных офицерских кителях, увешанных непонятными для меня орденами и медалями. На плечах были золотые погоны, пуговицы блестели, они были в центре внимания. Вдруг я услышала из толпы:
– Неуж Танюшку не посадят за стол, бескровные?
– Боятся, что она их объест…
Неожиданно баба Марфа берет и несет алюминиевое блюдечко супа, ставит его на лавку в конце избы:
– Ешь, Танюшка.
Народ расступился, я села на лавку, но есть было неудобно. Пришлось встать коленями на пол и есть с лавки. Вдруг я отчетливо слышу с разных сторон голоса:
– Как собачонку, кормят внучку-то, неуж за стол не посадить? Ну ладно, Лизу вы знать не хотите, но внучка-то у вас одна. Серафима война унесла, так пусть помянет отца, как положено, за столом. Видно, умирать не собираются и Бога не боятся.
И вдруг какая-то неведомая доселе упругая пружина распрямилась в моем маленьком тельце и с силой ударила в голову. Я оттолкнула блюдечко, разлила остатки супа и выбежала из избы. Я бежала до дома, не останавливаясь, и чувствовала, что со мной поступили жестоко, несправедливо. Меня обидели.
Все это было, как вчера.
Некоторые ошибочно считают, что дети не могут чувствовать серьезные моменты в жизни, – это не так. Они чувствуют их не хуже взрослых, только сказать о них по-взрослому не умеют.
Как легко обидеть человека, особенно ребенка, это хрупкое, бессловесное создание, как легко поранить его душу и при этом ни перед кем не держать за это ответ, кроме своей совести.