– Отнеси это в кабинет коменданта, – сказал он, и я побледнела; я никогда там не бывала, хотя и знала, где он находится. – Объясни, что шутцхафтлагерфюрер заболел и не будет присутствовать на поверке. – (Я кивнула, надела робу, еще мокрую, варежки и шапку.) – Погоди! – раздался у меня за спиной голос гауптшарфюрера, когда я уже взялась за ручку двери. – Я не знаю твоего имени.
И это после двенадцати недель работы на него!
– Минка, – буркнула я.
– Минка. – Он опустил глаза на бумаги, лежавшие на столе. Это было самое большее, на что мог пойти гауптшарфюрер, чтобы выразить мне свою благодарность.
Больше он ни разу не назвал меня по имени.
Вещи, изъятые из «Канады», отправляли в различные места Европы вместе с тщательно составленными списками, которые печатала я. Время от времени обнаруживались разночтения в документах и недостачи. Обычно в воровстве обвиняли заключенных, но, скорее всего, этим занимались эсэсовцы. По словам Дарьи, она не раз видела, как младшие офицеры суют разные вещи в карманы, думая, что на них никто не смотрит.
Когда список не совпадал с содержимым отправления, звонили гауптшарфюреру. Он должен был наказать виновного, хотя могло пройти уже несколько недель после кражи.
Однажды, когда гауптшарфюрер забирал обед в поселке, я ответила на телефонный звонок. Как обычно, на безупречном немецком я сказала:
– Herr Hauptscharführer Hartmann, guten Morgen[60]. – (Мужчина на другом конце провода представился как герр Шмидт.) – Сожалею, но герр гауптшарфюрер вышел из кабинета. Я могу ему что-нибудь передать?
– Да, вы можете сказать ему, что посылка прибыла в целости. Но, прежде чем я повешу трубку, должен сказать, фройляйн… Мне никак не определить ваш акцент.
Я не стала поправлять его, когда он назвал меня фройляйн, и ответила:
– Ich bin Berlinerin[61].
– В самом деле? Потому что ваша дикция посрамит мою, – отозвался герр Шмидт.
– Я училась в пансионе в Швейцарии, – солгала я.
– Вот как. Да, вероятно, это единственное место в Европе, которое еще не разорено окончательно. Vielen Dank, Fräulein. Auf Wiederhören[62].
Я положила трубку, чувствуя себя так, словно побывала на допросе. Когда я обернулась, в дверях стоял гауптшарфюрер.
– Кто это был?
– Герр Шмидт. Подтверждал доставку посылки.
– Почему ты сказала, что ты из Берлина?
– Он заинтересовался моим акцентом.
– У него возникли подозрения? – спросил гауптшарфюрер.
А если возникли? Означало ли это, что время моей секретарской работы истекает? Пошлют ли меня обратно в «Канаду» или, что еще хуже, не стану ли я жертвой очередной «сортировки»?