– Нет? – спрашиваю я.
Он качает головой. Тогда я переношу руку к кентавру, единственной оставшейся у меня ладье.
– Значит, вы возглавляли администрацию?
– Нет. Я служил в Третьем секторе. Я был шутцхафтлагерфюрером СС, начальником женского лагеря.
– Вы были хозяином фабрики смерти, – сухо произношу я.
– Не хозяином, – замечает Джозеф, – но в руководящем составе. И к тому же я не знал, что происходит в лагере, когда прибыл туда в сорок третьем.
– И вы думаете, я в это поверю?
– Могу сказать тебе лишь то, что знаю. Моя работа не имела отношения к газовым камерам. Я следил за заключенными, которых оставляли в живых.
– Вам приходилось отбирать их?
– Нет. Я присутствовал, когда прибывали поезда, но отбором занимались лагерные врачи. А я в основном наблюдал.
– Надзирал, – едко говорю я.
Менеджер для неуправляемых.
– Именно.
– Кажется, вас ранили на фронте.
– Да… но не так сильно, чтобы я не мог справляться с этим.
– Значит, вы отвечали за женщин-заключенных.
– Это было делом моей подчиненной, Aufseherin СС. Два раза в день она проводила переклички.
Вместо того чтобы сделать ход ладьей, я тянусь к своей белой королеве, изящно вырезанной русалке. Я достаточно хорошо научилась играть в шахматы, чтобы понимать: то, что я собираюсь сделать, неразумно, из всех фигур королева – самая ценная, и ее нужно беречь до последнего.
Я передвигаю русалку на свободное поле, прекрасно понимая, что ставлю ее на пути коня-пегаса Джозефа.
Старик смотрит на меня:
– Ты делаешь это специально.
Я встречаюсь с ним взглядом:
– Предположим, я учусь на своих ошибках.
Джозеф съедает мою королеву, как я и ожидала.
– Чем вы занимались? – спрашиваю я. – В Освенциме?
– Я тебе говорил.
– Не совсем так. Вы говорили, чем не занимались.
Ева ложится у ног Джозефа.
– Ни к чему тебе слышать это от меня. – (Я молча смотрю на него.) – Я наказывал тех, кто не справлялся с работой.
– Потому что они падали с ног от голода.
– Не я создал эту систему.
– Но вы ничего не сделали, чтобы прекратить это, – замечаю я.
– Что ты хочешь от меня услышать? Что мне жаль?
– Как же я могу простить вас, если вы ни о чем не жалеете?! – Вдруг я замечаю, что перешла на крик. – Я не могу это сделать, Джозеф. Найдите кого-нибудь другого.
Старик ударяет кулаком по столу, отчего шахматные фигурки на доске подпрыгивают.
– Я убивал их. Да. Ты это хочешь услышать? Вот этими руками убивал. Вот. Больше тебе ничего знать не нужно. Я был убийцей и за это заслуживаю смерти.
Я делаю глубокий вдох. Лео разозлится на меня, но кто, как не он, должен понимать, что я чувствую, слушая, как Джозеф рассказывает об офицерских застольях и виолончельных концертах, когда моя бабушка в то же самое время лизала пол, где был пролит суп.