– Вуаля, – провозглашает Сейдж и кладет на тарелку из китайского фарфора великолепно испеченную сдобную булку.
Она похожа на завязанный веревкой пухлый мешочек. На поверхности поблескивают крупинки сахара. Мне не нужно ждать, пока Минка разломит булку, чтобы догадаться: внутри шоколад с корицей; такую же булку когда-то пек для Минки отец.
– Я подумала, вдруг ты соскучилась по ним, – говорит Сейдж.
Минка ахает. Вертит в руках булочку:
– Ты приготовила это? Но как…
– Я догадалась, – опережает ее вопрос Сейдж.
Когда она успела? Утром, после встречи с Джозефом? Я внимательно смотрю на Сейдж, слежу за ее лицом, когда Минка разламывает булочку и откусывает первый кусок.
– Точно такие готовил отец. – Старушка вздыхает. – Как я их помню…
– Я очень рассчитываю на вашу память, – вступаю в разговор я, почувствовав, что сейчас самое время. – Знаю, это непросто, и очень ценю ваше самопожертвование. Вы готовы?
Ловлю взгляд Минки. Она кивает.
Я кладу перед ней лист с фотографиями восьмерых нацистов – военных преступников. Джиневра превзошла себя и в скорости, и в качестве работы. Фотография Райнера Хартманна – та самая, из эсэсовского досье, на которую смотрела Сейдж, – в левом нижнем углу. Четыре снимка над ней и три рядом, справа. На них мужчины, внешне похожие, в одинаковой нацистской форме. Я как будто прошу Минку сравнить между собой яблоки. Если бы один только Райнер на фотографии был в форме, это могли бы расценить как подтасовку.
Сидящая рядом с бабушкой Сейдж тоже смотрит на снимки. Восемь мужчин имеют одинаковые разделенные на пробор, гладко причесанные светлые волосы, как и Райнер Хартманн; все смотрят в одну сторону; точеные подбородки гладко выбриты. Они похожи на молодых кинозвезд 1940-х годов – идолы театральных утренников, которые превратились в героев мрачного документального фильма.
– Совсем необязательно, что кто-то из этих людей был в лагере, Минка, но я хочу, чтобы вы посмотрели на лица, вдруг что-то бросится вам в глаза…
Старушка дрожащими руками берет лист:
– Мы не знали их по именам.
– Это не важно.
Она проводит указательным пальцем по восьми лицам, как будто приставляет пистолет ко лбу каждого из мужчин. Мне показалось, или ее палец задержался над фото Райнера Хартманна?
– Это слишком сложно, – говорит Минка, качая головой, и отталкивает от себя лист с фотографиями. – Я больше не хочу ничего помнить.
– Я понимаю, но…
– Вы не понимаете, – перебивает она. – Вы не просто хотите, чтобы я указала на фотографию. Вы просите, чтобы я провертела дырку в запруде, потому что хотите пить, пусть я сама в результате этого просто захлебнусь.