Конец.
Нда. Филип сам не знал, чего ждать от ромляна Покета, но уж точно не такого — странно пугающего, тревожащего душу гибрида.
Ничего, материал годный. Видит бог. Еще какой годный. Слом шаблона случается не каждый день. Совсем напротив.
Он так и видел цитаты на обложке:
«Смутно пугающий», — Виктор Хайрлинг, «Санди-Таймс».
«Элегантно, жутко, извращенно», — Диана Корнбестер, «Нью-Йоркское книжное обозрение».
Несколько минут он сидел, глядя на экран.
И тут его осенила новая мысль — точно луч зари в мажорном тоне.
Покет закончил «Хмель чернокнижника» — оборвав повествование на самом напряженном моменте. Морл изуродован и, обезумев, вихрем унесся прочь. Кадрель — видимо — завладел Амулетом. Гар-Беллон мертв. (Или нет? Разбитого о камни или раздутого от воды трупа никто не видел.) Ничто не решено до конца.
Значит…
Осторожней, Мёрдстоун. Деликатнее. Нет ничего коварнее надежды.
Но ведь это так очевидно. Неоспоримо.
Филип поднялся, вышел из комнаты и обошел весь коттедж, на ходу проводя рукой по стенам и мебели, словно бы на удачу, для ободрения.
Но — почему?
Они же — он и Покет — заключили совершенно недвусмысленную сделку, скрепленную целостью их глаз и яичек.
Грем дает ему ромлян, Невзаправдашний Гроссбух. Он дает грему Амулет.
Конец истории.
Только вот оказалось — что не конец.
История не завершилась.
В ней было что-то еще.
Третий том.
Должен быть.
Почему?
Филип стоял на кухне, разглядывая электрочайник, словно немыслимое, невиданное до сих пор чудо.
Потому что Покет подхватил заразу.
И у него, конечно же, не было никакого иммунитета, потому что он первым из своего народа столкнулся с этим недугом. Он не знал, что, если уж взялся за Невзаправдашние Гроссбухи, остановиться ты уже не в силах. Что жажда похвалы и одобрения — пусть даже со стороны мира, который ты искренне презираешь, — становится навязчивой, необоримой страстью, наркотиком, если ты хоть раз успел вкусить это одобрение. И болезненной страстью, если ты лишился его.
Покет захочет писать дальше. Не сможет не писать.
Маленький поганец — сам того не желая, по наивности, волею обстоятельств — сделался ромлянистом. Да!
Филип вдруг осознал, что умирает от голода. В это мгновение тишину прорезал безобразный трезвон: косорукий звонарь унылой викторианской церкви во Флемуорти призывал скорбящих и престарелых. Выходит, сейчас воскресенье. Проклятье! Но тут Филип ликующе вспомнил, что Денис в последнее время взялся по выходным открывать «Коновала» к завтраку. У него слюнки потекли при мысли о Денисовом варианте «классического английского завтрака»: черный пудинг с кисло-сладким гранатовым соусом, кеджери с ананасом и сосиски из дикого кабана с мятой — плюс пинта гостевого эля.