Ровно в одиннадцать часов судно отчалило и заскользило вниз по течению Одера, между изумрудно-зелеными берегами, которые усеяны теснящимися там и тут домами с красной крышей. Все это необычайно напоминает Нормандию.
Часов через пять-шесть плавания мы оказались в Балтийском море; еще час или два можно было видеть берега Померании, которые постепенно и медленно опускались до уровня моря, а затем, с первыми сумерками, стали словно погружаться в него.
Проезд от Штеттина до Санкт-Петербурга, вместе с питанием, стоит двести тридцать два франка с человека, так что из Парижа до Санкт-Петербурга можно доехать за четыреста франков, включая стоимость жилья и питания. Это составляет примерно десять су за льё, что, как видите, не так уж разорительно.
В девять часов нам подали чай.
После чая все вышли на палубу, чтобы за разговорами провести время до полуночи. Впервые со дня нашего отъезда из Парижа мы дышали воздухом.
Тем не менее следовало на что-то решиться; все русские, какие были на судне, дрожали от холода, невзирая на то, что дело явно шло к дождю; несколько пассажиров, в том числе графиня, велели постелить себе на палубе.
Около двух часов ночи полил дождь, и, как в песне не помню какого поэта, баранов белых надо было загонять под крышу; шум, который они подняли, когда закрывали овчарню, разбудил меня.
Море было неспокойное. Мне подумалось, что это как раз тот случай, когда можно поступить, как наш англичанин на горе Ава-Сакса, то есть не открывать глаза.
С упорством придерживаясь этого решения, я открыл их только в семь часов утра.
Приведя себя в порядок, я поднялся на палубу.
Первое, что я там увидел, был Хьюм, бледный как смерть. Всю ночь напролет он провел в непосредственном общении с Балтикой.
К счастью, погода исправилась: солнце, уже менее яркое, поднималось на горизонте, море было синее, бескрайнее и пустынное.
Все с удовольствием раскланивались; плавание из Штеттина в Санкт-Петербург длится не настолько долго, чтобы проникнуться к нему отвращением.
Высокий, красивый и бодрый на вид блондин лет двадцати шести-двадцати восьми подошел ко мне, намереваясь свести со мной знакомство.
Поскольку некому было представить нас друг другу, он назвал себя сам: это был князь Голицын.
Голицыны принадлежат к старинной русской знати. Их имя, а вернее прозвище, происходит от слова голица («латная рукавица»).
Второй сын Гедимина, основатель династии Ягелло-нов, стал родоначальником князей Хованских, Голицыных и Куракиных.
Это самый многочисленный из княжеских домов России. Дошло до того, что теперь все его представители имеют номера, чтобы различаться между собой.