Жизнь семейная в те годы не походила на театральную ни в малейшей степени. Жили трудно — в коммуналке, все рядышком. Для Вальки отгорожен угол за занавесочкой. Наблюдательная, зоркая девочка ничего не упускает, с интересом следит за старшими. В памяти сохранились забавные сценки: Роднуша и сестры ее, молодые, привлекательные тетушки, принимали гостей, веселились без устали, по ночам гуляли. И детские переживания Золушки: маленькую Вальку использовали как домработницу. Она без устали мыла посуду, стирала в корыте, бегала в лавку за керосином и на базар за продуктами. Причем бегала босиком!
Другая картинка — Роднушина.
Жили, да, трудно. Клавдия Михайловна, ее сестры, Маша и Наташа, Валя — все в одной комнате. Вернее, это была лишь часть большой комнаты, перегороженной фанерной стенкой. Перебивались еле-еле, на одно жалованье, и Клавдия Половикова подрабатывала шитьем, известная актриса, популярная и удачливая, но денег все же не хватало. Утром — репетиции, вечером — спектакли, каждый день по ночам — надомная работа. А в доме царят мир да любовь. Не покой, но нормальная жизнь. (Здесь и дальше иногда возникает спор — хороша ли была Клавдия? Хороша ли Валентина? А если плохи, то кто хуже? Не с детства ли дочь познала все жизненные пороки? Короче, «Кто виноват?». Кто виноват в трагической судьбе Валентины? — неразрешимый вопрос вообще и между этими женщинами — в частности.)
Клавдия Михайловна помогала дочери. Она сама привела ее на первые пробы к фильму «Соловей-соловушка». Валя угловатая, светло-русая, кокетливый завиток, кепочка набекрень, глаза хитрющие.
За окном пепелища, дома черноребрые,
Снова холод, война и зима...
Написать тебе что-нибудь доброе-доброе?
Чтобы ты удивилась сама...
Начинаются русские песни запевочкой.
Ни с того ни с сего о другом:
Я сегодня хочу увидать тебя девочкой
В переулке с московским двором.
Увидать не любимой еще, не целованной,
Не знакомою, не женой.
Не казнимой еще и еще не балованной
Переменчивой женской судьбой.
Мы соседями были. Но знака секретного
Ты мальчишке подать не могла:
Позже на пять минут выходил я с Каретного,
Чем с Садовой навстречу ты шла.
Каждый день пять минут; то дурными, то добрыми
Были мимо летевшие дни.
Пять минут не могла подождать меня вовремя.
В десять лет обернулись они.
Нам по-взрослому любится и ненавидится,
Но, быть может, все эти года
Я бы отдал за то, чтоб с тобою увидеться
В переулке Каретном тогда
Я б тебя оберег от тоски одиночества,
От измены и ласки чужой...
Впрочем, все это глупости. Просто мне хочется
С непривычки быть добрым с тобой.