Валентина Серова. Круг отчуждения (Пушнова) - страница 52

«Мы ждем, чтобы узнать, что там случилось, — вспоминал Якушин эти трагические минуты. — Стоим здесь, на старте, и ничего не знаем... И вот летит к нам Лакеев, снижается, и мы видим вдруг, как он показывает нам руками крест, вот так... Это значит — или тяжело раненные, или мертвые. Мы с Борисом Смирновым пошли на то место. Видим, стоит Евгений Антонов. И поза у него такая, что понятно стало — ничего хорошего нет, согнулся как-то весь... И по другим летчикам, стоявшим там, было уже видно, случилось что-то непоправимое...»

Люди не расходились. Стояли в оцепенении. Услышали, узнали, что был Серов, была Осипенко. Кто-то из женщин заголосил, потом и другие. Надо было что-то делать. Людей попросили отойти, поставили оцепление.

Сообщили в Москву. Через полчаса прилетел почерневший Смушкевич — его самолет приземлился прямо в поле, у разбитого истребителя. Комбриг посмотрел на то, что осталось от Полины и Анатолия, быстро отошел. Стоял и плакал в стороне.

Ничего не обсуждали. Все поняли — смерть была мгновенной. Но одно обстоятельство поразило друзей Толи — его кабина оказалась открытой. Друзья представляли, как Толя в последний миг избавил себя от турбинного слепого невыносимого шума и увидел без стекла место своей гибели...


Валентина Васильевна вспоминала, что случайно на сцене она ударила руку и разбила часы — они остановились. Это плохая актерская примета, а она в приметы верила. Пока шел прогон, ей ничего не сказали. Но внезапно она увидела за кулисами несколько военных. Страшное предчувствие подтверждалось. Ей сразу не сказали, хотели постепенно подготовить, объясняли, что с Серовым не все в порядке. Потом ее посадили в машину и по дороге как-то обтекаемо говорили, что он сильно ранен. Но она умоляла сказать всю правду. И тогда ей сообщили — Серов погиб.

Ей отдали кое-какие вещи: кусок шлема, планшетку. Но она не могла на них смотреть и отдала родителям мужа.


«Когда Серов вылетел во второй полет, в Театре имени Ленинского комсомола шла генеральная репетиция, — пишет М. Волина. — Завтра должен был состояться первый спектакль «Галины» — пьесы о знатной свекловодке (прообраз — Мария Демченко). Валя нервничала. Платье пришлось расставить. Досадовала — зачем согласилась играть эту дуру Галину! Шток не Островский, да и комедия его — свекольное дерьмо! Но отказаться уже нельзя. Премьера завтра! Завтра премьера! Завтра!

Завтра Анатолий прилетит! Вспомнила Валентина в день репетиции ночь с девятого на десятое? Наверное, вспомнила. Иначе не рассказала бы Зинаиде Чалой, как «она проснулась в объятиях мужа». Валентина Васильевна рассказала, потому что ее так больше никто не обнимал!..