И тонкая цепочка.
Медальон.
Портрет весьма красивой женщины, которая смотрела строго, будто наперед подозревая за мной недостойные мысли. Или не мысли? Главное, что под взглядом её мне было неуютно.
И кто это?
Моя… прабабка? Я пыталась понять, имеется ли сходство, но потом отказалась от мысли: женщина была одета по моде прошлых лет, а потому волосы её поднимались белесою горой, лицо было напудрено, а румянец — неестественен.
— А я… я ведь… я ведь большая уже была, так?
— Так, — согласилась тетушка.
— Но я не помню!
— Не помнишь.
— Почему?
— Когда… ты родилась, то матушка твоя была еще студенткой. И учебу хотела продолжить. А потому привезла тебя сюда.
Тетушка явно чувствовала себя виноватой, хотя её-то какая вина?
— Тебе здесь было хорошо, с бабушкой… и потом уже Аленушка решила не забирать. В конце концов, там что? У неё работа, на которой она сутками пропадала порой, а тебя куда?
Я кивнула, чувствуя, как подкатывает к горлу ком из слез.
— Она приезжала сюда. Часто. Так часто, как могла. И деньги отправляла… правда… — тетушка запнулась и нахмурилась. — Через меня. Странно. Она могла бы и сама, но всякий раз приезжала ко мне и деньги оставляла. Мы никогда-то и не просили, чай, не голодаем. Но… она привозила и просила отвезти.
— И ты…
— Отвозила. Я ездила чаще. Мне это было нужно. Помнишь, я про корни говорила? Я уже начала кое-что понимать, а потому наведывалась при каждом удобном случае. Так вот, ты же жила с моей матушкой и выглядела вполне счастливой. А потом… она умерла. И Аленушка тоже.
— Вместе?
— В один год. Это был очень нехороший год. И мне казалось, что хуже быть не может.
Только подозреваю, что тетушка ошиблась. Еще как может. Всегда может быть хуже.
— Матушка ушла вслед за Аленой… помнишь?
— Смутно. Почему-то все… — я коснулась головы. — Путается. Не знаю, будто в тумане. Я вот про то, что жила, то ли помню, то ли нет. То есть что-то помню, а что-то… и как бабушку хоронили, то совсем не помню. Вот.
Тетушка кивнула.
— Она зачаровала тебя.
— Зачем?
Кольцо я так и не решилась примерить. Уж больно темным кровяным казался камень. Я положила его подле комплекта. И цепочку с медальоном тоже. На обратной стороне обнаружилась надпись, но язык был незнаком.
— Что здесь…
— Моему сердцу, — сказала тетушка. — Это старый язык. Его редко используют, но одно время было весьма модно показывать свои знания. Да и дневники часто на нем велись. Как бы для избранных.
Ясно. В круг избранных мне пока рановато.
— Что до матушки, то она почему-то уверилась, будто бы Аленушкина смерть как-то связана с твоим отцом, вот и отвела тебя в лес, укрыла, заперла своею силой, а уж путаная память стала побочным эффектом.