— И? — вот она всерьез думает, что меня этим обидеть можно?
Нет, раньше я бы, безусловно, обиделась. И рыдала бы потом в подушку. И до утра искала бы слова, чтобы ответить, чтобы резко и хлестко. Теперь же, как ни странно, ощутила полное спокойствие.
Абсолютно несвойственное мне спокойствие.
— И… что тут скажешь… он не женится. Да, Николай тебе симпатизирует, это видно невооруженным глазом, но он взрослый человек и понимает, что там, где есть долг, нет места симпатиям.
Она вздохнула с притворной печалью.
— Так что, дорогая моя Маруся, все, что тебя ждет, — милый романчик и разбитое сердце, а еще пустые надежды. Подумай, надо ли оно тебе?
— А тебе?
— Мне? Мне позволили приглядеться к будущему супругу. Оценить его, так сказать, в естественной среде обитания.
— И как?
— Неплох, но со вкусом беда. Ничего, это мы потом поправим…
Будущему супругу, стало быть. Конечно. У Оленьки Верещагиной не может быть просто романов. Только серьезные. С прицелом на будущее и договорным обеспечением между родами. А я… я… Маруся из Лопушков. На мою долю если что и придется…
— Шла бы ты, — сказала я, пытаясь подавить клокочущую внутри ярость. — А то ведь кухня место такое…
— Какое?
— Опасное, — я сунула сковородку к грязной посуде. — Мало ли что приключиться может.
— Ты мне угрожаешь? — а вот теперь Оленька вполне искренне удивилась. В её чудесном мире никто и никогда ей не угрожал.
— Просто… предупреждаю. Кухня — не место для высоких особ. И высоких отношений. Тут ведь все по-простому…
Желание сделать пакость крепло.
— …по-деревенски.
Но я его подавила.
Это… слишком по-детски. Да и вообще не знаю, с чего она взяла, будто у меня роман. С того, что мы в кафе обедали? Но…
Не важно.
Что бы она там себе ни придумала, переубедить Верещагину не выйдет. Да и не хочу я переубеждать. И вообще… да пошла она лесом!
Пожелала искренне, от души, и стало даже как-то легче.
— Что ж, — я вытерла руки полотенцем. — А и вправду, знаешь… деревенская я, городским премудростям не обученная. Красть вот не умею…
Верещагина полыхнула алым цветом.
— …наверное, потому как умение это — ну очень родовое. Небось, изрядно славы прибавило…
Она открыла рот.
Зашипела.
— Даже интересно стало, наследное или так, приобретенное?
— Ты… ты… ничего не докажешь, — она вдруг оказалась рядом. — Слышишь? А вздумаешь болтать…
— Не вздумаю, успокойся. Куда мне, деревенской, против городских-то адвокатов? Но ведь дело даже не в этом, — я глядела на Верещагину и думала, что вот было же время, когда я ей завидовала. Искренне так. И тому, до чего хороша она собой. И тому, как легко ей все давалось.