Чтобы матушка не услышала. Нет, скорбь они будут изображать, ибо так принято. И еще станут всем рассказывать, какие надежды она, Оленька, подавала.
— Я возвращаюсь, — тихо сказала она.
— Что? — матушка, говорившая что-то там о долге перед родом, осеклась.
— Возвращаюсь. Домой. И мама… дедушка оставил четкие инструкции. Если ты не отдашь мне мои деньги, я подам в суд.
Она никогда-то прежде не смела перечить. Да что там перечить, Оленька и в мыслях не могла матушке возразить. А теперь… в груди болело.
В душе тоже.
И…
— Думаю, этот скандал тоже многих… порадует.
— Прекрати.
— А если ты полагаешь, что у меня духу не хватит. Знаешь, дедушка меня кое-чему все-таки научил.
— А тебя можно чему-то научить?
— Можно, — Оленька погладила ствол ближайшего дерева. — Он сказал, что нет смысла бегать от собственных страхов. Все одно догонят. Так может… знаешь, я ведь могу сама обратиться в Ученый совет. Подать прошение о пересмотре результатов защиты. Рассказать, как оно было…
— Ольга!
Она никогда-то не называла Оленьку ласково, полагая ласку глупостью. Только так, строго и по полному имени, оттого Оленька и вздрогнула.
Усомнилась на долю мгновенья.
И стиснула телефон до боли в пальцах. Нет уж. Хватит с неё… не оправдывает надежды? Пускай себе. Пусть ищут тех, кто оправдывает. А она… она просто уедет. К морю. Она всегда хотела жить у моря. Просто жить.
День за днем.
Чтобы дом свой. И терраса. И еще кота завести можно. Она давно просила, но ей не позволяли, ибо животное — это ответственность. А Оленьке смотреть за ним некогда будет. У Оленьки ведь уроки и вообще…
— Ты не посмеешь.
— Посмею, мама, — она оперлась спиной на этот вот шершавый и грязный ствол. А потом вдруг спросила. — Ты меня любишь?
— Опять ты с этими глупостями…
— Это не глупости. Я просто знать хочу, ты меня любишь? Или… я всегда только мешала, да? Дедушка вот любил. Он бы не стал со мною так…
— Ольга, ты снова мыслишь нерационально.
— Нерационально, — согласилась Оленька, слушая, как бьется собственное её сердце. Зато почти и не болит уже. Это ведь хорошо, что не болит. — Я всегда такой была. Слишком нерациональной. Помнишь, я хотела пойти на филологию?
— Глупости. Никто из Верещагиных не растрачивал себя по пустякам.
— И стихи писала, но ты тоже сказала, что это ерунда…
— Рифмовать строки каждый может.
— Наверное.
— Ольга, сейчас не время для детских обид!
— Именно, пришла пора для взрослых, — Ольга потрогала свое лицо. — Скажи, мама, а ты счастлива? Замужем за папой? Ты ведь выбирала его так… рационально.
— Ольга!
— Но вы теперь так старательно друг друга избегаете. А когда вместе, то и словом не перекидываетесь. И эта тишина, если бы ты знала, как она угнетает… так вот, я подумала, что не хочу вот так. Точнее, не подумала…