Возможно, конечно, был привязан, но привязанность и любовь — разные вещи.
— Я… о тебе беспокоюсь, — он явно хотел сказать что-то другое, но передумал, и скривился. Он терпеть не мог, когда все шло не по плану. — Он для тебя неподходящий человек.
— Почему? — я склонила голову.
Интересно.
И вправду интересно. Сперва Верещагина, теперь вот и он. Дальше что? Важен подойдет читать мораль о смысле жизни?
— Потому… ты знаешь, кто он?
— Некромант? Ученый?
— Бестужев! — выдохнул Синюхин. — Он еще имя не принял, но примет обязательно.
— Неужели, — сыграть удивление не получилось. Что поделать, актриса из меня была так себе.
— Да! И… он наследник рода! Думаешь, ему позволят спутаться с какой-то там… ведьмой-недоучкой?
— Думаю, он не из тех, кто позволения спрашивать станет, — у меня возникло почти непреодолимое желание приложить Синюхина черпаком да по лбу.
— И что? — он сполз с котелка и оправил брюки, осмотрелся, нет ли где сажи. Надо же, помнится, прежде он относился к вещам с куда меньшей аккуратностью. Или это потому, как знал, что в любом случае я постираю да заштопаю? — Он может думать, что ему позволено все, а на самом деле… уже почти подписан контракт!
— С кем?
— На помолвку… какая разница, главное, что никто-то в здравом уме против контракта не пойдет.
— Про контракт он ничего не говорил.
— А должен был? — Синюхин посмотрел с чувством собственного превосходства. — Кто ты такая, чтобы он перед тобой отчитывался?
И вправду, наверное, но все равно… обидно, пожалуй.
— И еще, — он подошел вплотную и взял меня за руку, а потом, глядя в глаза, сдавил эту руку так, что от боли я онемела. — Меня просили передать тебе… точнее довести до тебя, что не надо мешать серьезным людям.
— Так и сказал? — Ксюха нахмурилась и потянула себя за косу.
— Ага, — подтвердила я, вытягиваясь на траве. — И добавил, что если я не понимаю, то мне объяснят. Но этих объяснений я могу и не пережить.
— Вот… сволочь! — Ксюха косу трепала, не спеша отпускать.
— Еще какая… знаешь, а ведь оно все было… то есть, оно не появилось из ниоткуда. И его привычки, и… остальное тоже. Только я их не замечала. Предпочитала не видеть. Самолюбия его. И прочего… даже мороженое он покупал для себя. И мое мог съесть, если оставляла. И вообще моими вещами распоряжался, как своими собственными. А его мне трогать было нельзя, испорчу ведь. Знаешь, особенно за карандаши обидно, вечно таскал. Я приду на практикум, рисовать надо, а нечем. И тогда-то это мелочным казалось, из-за карандашей обижаться. Я мелочная?
— Нормальная, — отмахнулась Лика, которая была странно задумчивой, то ли с недосыпу, то ли из-за Бестужева. Я надеялась все-таки, что дело именно в недосыпе.