— Нравится… — это прозвучало эхом. — А говорила, что меня любишь!
— Ты тоже говорил, что любишь, — я пожала плечами и, убедившись, что пену сняла всю, отложила шумовку. Да и огонь убрала до минимума, вот теперь пусть все и варится, а я пока рис промою.
Да и картошку ставить пора.
К ней котлет нажарю, благо, вчера и фарша прихватили, надо использовать, а то стазис стазисом, да долго не продержится.
— Я и любил! Пока ты не повела себя недостойно.
— Я?
— Ты… украсть чужую работу…
— Ты ведь знаешь правду.
— Я знаю, что факты против тебя. И эти факты. Ты не думала, что Верещагины могут обидится? И в суд подать.
— Это вряд ли, — картошку я перемывала, складывая в котелок. Изнутри тот был почти чистым, а вот снаружи пугал угольной чернотой. — Побоятся.
— Чего?
— Огласки. Знаешь, я тут пожила, поумнела… наверное, стоило вот так напороться, чтобы ума прибыло. Моя ошибка в том, что я тогда испугалась. Отступила. Мне бы наоборот, на своем настоять, потребовать разбирательства, которое обязан был бы учинить инспектор. И разбирательство это было бы отнюдь не формальным…
— Ты… — он и руку к груди прижал, представив этакое развитие событий. — Ты бы…
— Я не посмела. Решила, что все-то против меня. Тем паче помнишь, что ты говорил? Вот… сглупила. А иначе… иначе была бы я с дипломом, а Оленька со справкой.
— Они бы тебе не простили.
— Возможно, — вот в способности Верещагиных поднасрать ближнему, я верила. — С другой стороны, они там, а я здесь. С третьей, все равно они там, а я здесь. Подам документы в колледж, пройду аттестацию, а я её пройду. И хватит.
— Убогие у тебя планы.
— Уж какие есть. Так чего тебе надо-то?
Фарш я понюхала, убеждаясь, что он вполне свежий. Так, сейчас рис сварится, и суп можно будет снимать. Вот что не нравится мне в местной плите, так это скромные две комфорки, на которых с готовкой не больно-то разгонишься. Но пока суп настоится, я с котлетами управлюсь.
— Надо?
— Ты пришел. Сидишь. Мозг вот мне ковыряешь. И только затем, чтобы прочитать мне лекцию о правильном поведении?
Синюхин оттопырил губу, но не уходит.
Интересно, к слову, почему? Прежде он бы уже трижды дверью хлопнул, а тут вот… может, просто двери не хватает? Без хлопанья уход будет недостаточно эффектным?
— Что у тебя с Николаевым? — наконец, задал Синюхин мучивший его вопрос.
— А тебе зачем знать?
Нет, можно было бы ответить, что ничего-то нет и не предвидится, однако вместо этого я посмотрела на бывшего превнимательно. С чего вдруг этакий интерес-то? Ревность? Сомневаюсь. Для ревности любить надо, а я не уверена в принципе, что Синюхин когда-либо меня любил.