И сказано это было не только нам.
Васятка шмыгнул носом, сообразивши, что попался. Я же нащупала оттопыренное ухо и крутанула.
— Чего ты творишь, ирод? — говорила, стараясь подражать тетке.
— Мару-у-усь, — заныл Васятка. — Я же ж… просто купнулся.
— Ага, а если б не выкупнулся?
— Ну… мы поспорили…
Ухо я не выпустила.
— С кем?
— Пусти!
— Говори, а то вовсе оторву. И будешь Васятка Безухов, великий герой местечкового эпоса.
Обиделся по-настоящему и засопел громко-громко.
— Вась, это не шутки, — ухо я выпустила. — Ты понимаешь, что если вдруг…
Горло перехватило.
Мы ведь тоже ходили к бочагу. Даже уж не помню, по какой надобности, и вовсе, когда это было, но зато помню развалины старого дома. И разросшийся шиповник с огромными колючками. Пологие, какие-то скользкие берега, будто нарочно, чтобы тот, кто ступит, скатился к темной глади воды, а то и вовсе в неё рухнул.
Черное зеркало.
Злое.
И все одно не способное отразить хоть что-то. Мы… не решились, ни я, ни Линка, а Ксюха, поведя носом, сказала:
— Дурное место.
Так и ушли. Васятка же… заерзал.
— Или мне говори, или дядьке Святу. А от него, сам знаешь…
— Предательница!
— Вась, — я погладила мягкие вихры. — Одно дело всякая ерунда, а бочаг — это серьезно…
— Между прочим, там некромант завелся!
— В бочаге?
— В старом поместье.
— Вась…
— Вот честное слово! Чтоб мне землю жрать, если вру! — он даже сел от возбуждения.
— Успокойся, — я широко зевнула и тоже села. А чего валяться. Уснуть уже не усну, да и с бочагом разобраться надобно. Васятка, конечно, шебутной пацан, но нельзя сказать, чтобы вовсе безголовый. И стало быть, не по своему почину к бочагу поперся.
— Всамделишний!
— Хорошо, — я почесала шею, подумавши, что теперь весь день буду ходить и скребстись. Вона, руки поцарапанные, да и под ногтями грязюка.
Красавица, нечего сказать.
Я потянулась и сказала:
— Отвернись.
— Чего я там не видывал, — Васятка все-таки отвернулся и поерзал. — Так ты мамке не скажешь…
Надо бы.
Бочаг — это… это не то место, куда детям можно. Неправильное оно, нехорошее. Но и я когда-то к нему бегала, хотя и не рискнула окунуться. И… и надо бы выяснить, в чем дело. А потому, натянувши старые разношенные джинсы, я велела:
— Рассказывай.
— Про некроманта?
— Про спор ваш.
Васятка засопел и гордо отвернулся, всем видом показывая, что ни слова не промолвит. Тоже мне… партизан.
— Небось, с Тимохой?
— А ты… ну… с ним, — Васятка понурился.
А я мысленно кивнула. Угадала. Да, в общем-то, гадать тут особо нечего. Тимоха — еще та зараза, куда большая, чем Васятка. Сынок нашего… предпринимателя, который в Лопушках лавку держит, а еще землицы прибрал, сумел как-то через Путришковский сельсовет, уж не знаю, кто там ему знакомый, но выделили прилично. Землицу эту отрабатывает, что-то там сеет, сажает, продает… с успехом, наверное, если на участке встал двухэтажный коттедж да при гараже, да… при заборе, которым Тимохин папенька отгородился ото всей деревни.