— Мартини? — спрашивает он.
Сьюзан мыла чайный сервиз под сильной струёй горячей воды. Её жизнь в Нью-Йорке была насыщенной. Она убавила в весе, но стала смелее. В дорогих манхэттенских ресторанах она сделала для себя открытие, что мартини подстёгивает аппетит. Джуит давно говорил ей об этом, но без толку. Теперь, она охотно кивает ему.
— С удовольствием. На свете нет ничего постылее чая. — Она гремит чистыми чашками и блюдцами, убирает их в буфет. — Я предложила ей стопочку белого вина. Она так на меня посмотрела, будто я предлагаю ей прыгнуть в преисподнюю. Она думает, если животные не пьют вина, значит оно ядовито.
— Я рад, что она не осталась на ужин, — говорит Джуит. — Наверное, она вегетарианка.
Сьюзан смеётся и хлопает в ладоши.
— Никогда об этом не думала, но уверена, что ты прав.
Она смотрит на упаковки с мясом и овощами, притрагивается к ним то с одной, то с другой стороны.
— Могу ли я помочь тебе с ужином? Может, мне заняться фасолью?
Он вынимает из холодильника бутылки джина и вермута и смотрит на неё. Как приятно видеть её в хорошей форме и как больно осознавать, что это продлится недолго. Он прячет голову за дверью холодильника, чтобы скрыть навернувшиеся слёзы.
— Неплохая мысль, — говорит он, высвобождая кубики льда из ячеек лотка.
Первая серия «Тимберлендз» с его участием оказалась хуже, чем он ожидал — впрочем, ожидать лучшего было трудно. Он уже привык к приевшимся ситуациям, которыми пичкают все сценарии, к объезженным диалогам, к механическим жестам, к манере игры, когда нужно либо равнодушно мямлить, либо биться в истерике с выпученными глазами. Видя, как он сам на полном серьёзе произносит эти напыщенные реплики, он невольно вздрагивает. Однако не стоит досадовать на то, чего нельзя изменить. Это по-детски. С незапамятных времён театр выживал на третьесортных постановках. Актёр, который отказывается играть что-либо, кроме Софокла, Шекспира, Ибсена, Чехова, Шоу, Беккета или Пинтера, вынужден голодать.
И Элен Ван Сикль, и Арчи Уэйкмен, и другие актёры из «Тимберлендз», и сценаристы, и режиссёры, и продюсеры — все они относились к происходящему с таким же пренебрежением. Однако пренебрежение это перемежалось у них с нездоровым весельем. Джуит себе этого позволить не мог. Он относился к роли Дади Юлиуса так, как если бы эта роль была приличной. Сознавая, что талант его себя изживает, он не хотел его предавать, равно как и Бога, который наделил его этим талантом. Он делал всё, что мог. Чтобы улучшить самочувствие, он смотрит на Сьюзан. Она лежит на кровати, в комнате, полной радужных теней. Закинув руки за голову и опершись на подушки, она бессовестно поглощена фильмом. Она замечает его взгляд. — Ты здесь такой сухой и занудный! — смеётся она.