Разговор подошёл к опасной черте, которую Джуиту переступать не хотелось.
— Это не бред, — устало сказал он. — Я именно такой и всегда был таким. Я должен был сказать об этом тебе, но я боялся, как ты к этому отнесёшься. И я был прав. Видишь, как ты отнёсся? Ты меня презираешь.
— Я презираю ложь и презираю то, из-за чего ты солгал. Ты должен был сказать мне о том, что боишься. Я бы тебя понял. Каждый мужчина может иногда испугаться. Я бы не стал тебя винить. Мы бы поговорили, и ты бы не поступил так отвратительно. — Он посмотрел наверх, мимо Джуита. — Кто-то оттуда сверху подал тебе такую идею? Какой-нибудь ублюдок вроде Ле Клера, да? Театры полны таких. Что ж, ты сюда больше никогда не вернёшься.
Его голос и взгляд были суровыми. Глаз продолжал дёргаться.
— Ты меня понял? Никогда. — Он резко отвернулся и вновь стал спускаться. — Игра на сцене для тебя закончена. Ты должен увидеть реальную жизнь.
Он дошёл до площадки и снова исчез из виду, но его голос продолжал оглашать лестничную клетку. — Ты думаешь, это кому-то нравится? Ты думаешь, кому-то нужна эта страшная война?
Было поздно. Движение на Маунтин-стрит почти прекратилось. Светофоры сигналили в никуда то красным, то зелёным, то жёлтым — сигналы были словно голоса людей, которые разговаривают сами с собой. Моросил дождь. В канавах журчала сточная вода. Джуит плёлся по лужам на тротуаре вслед за отцом, подняв ворот куртки и сунув руки в карманы. Он думал, почему отец запарковал машину так далеко. Но это не имело значения. Наверное, отец сначала проехал мимо нужного дома. Должно быть, он злился куда больше, чем с виду. Он всегда умел себя сдерживать. Этому его научили залы суда. Он открыл дверь Джуиту, а когда тот сел, захлопнул её. По дороге домой он сказал:
— Гарольд Кокрейн согласился собрать призывную комиссию на совещание по поводу глупости, которую ты совершил вчера утром. Завтра в семь утра. Это занятые и ответственные люди. Они пожертвуют своим временем. Поэтому ты должен встать, вымыться, одеться и быть готовым к шести тридцати. Мы проведём эту позорную процедуру и вернём тебе доброе имя. Ясно?
Джуит поворачивает на Деодар-стрит и удивляется. Напротив гаража, где он обычно паркует машину, встал фургон. Под крышей кузова он видит двухметрового негра. Загорелые юнцы выносят из гаража огромный продолговатый тюк, завёрнутый в коричневую бумагу и перетянутый бечевой. Негр принимает тюк и укладывает в кузов. Это гобелен Сьюзан. Подъехав ближе, Джуит видит, что в кузове скопилось уже много таких тюков. Он отыскивает свободное место на улице, паркует машину, берёт пиджак и бумажные пакеты с собой и подходит к грузовику. В воздухе пахнет камфарой. Чтобы пробраться к цементным ступенькам, Джуиту надо обойти боком высокую белую кабину фургона. Ступени надо бы подмести. Он подметёт их сегодня, когда сделает всю работу по дому. Он поднимается по ним вверх, порою слегка поскальзываясь на буром ковре хвойных игл.