Все, задыхаясь, лезут вверх по крутому откосу. Женщину приходится тянуть за руку, девушка-проводница справляется сама.
Наверху вы оборачиваетесь. Видите белую реку, на ней черный крест – след сгинувшего самолета, тянущиеся во все стороны трещины – будто лучи.
Молчание. Никто не читает молитву по погибшим, все – советские люди. Летчик говорит: «Эхе-хе…». Женщина всхлипывает. Девушка бормочет: «Степан Петрович, Вася… Что я Васиной матери скажу?».
– Не переживай, – обрывает ее причитания летчик. – Скорей всего ничего ты ей не скажешь. Загнемся мы тут. Если будем сопли распускать – наверняка.
– Нас скоро найдут, – убежденно отвечает проводница. – Сейчас в каждой области есть спасательные отряды, вертолетные.
– Никто нас не найдет, дура! Они не знают, где искать. Полчаса рация не работала. А до жилья тут неделю тайгой шкандыбать. Кроме как на себя нам рассчитывать не на кого.
«Тогда мы пропали. У нас ни теплой одежды, ни продовольствия», – думаете вы, но вслух этого не говорите, чтобы не пугать женщин.
Летчик, однако, не миндальничает.
– Жратвы у нас нет. Ночью, хоть и март, приморозит – до минус десяти уж точно. Поэтому ввожу армейскую дисциплину. Мое слово – приказ. Как скажу, так и делаете. Без споров, без нытья. В сорок первом я роту из окружения вывел, и вас выведу.
– Да как? – не выдерживаете вы. – Через пару часов стемнеет. Сами говорите – начнет холодать. Мы и до утра не доживем!
Он отвечает не сразу, сначала что-то прикидывает.
– Сейчас в темпе движемся туда, к вулкану. – Показывает на виднеющуюся между сосен гору. – Нужно засветло подняться как можно выше, чтобы сориентироваться на местности. Тут к востоку где-то другая река, Онон. Может, ее сверху видно. Пойдем по ней – больше шансов, что выйдем к людям. Там в низовьях лесоповалы есть. В путь отправимся до рассвета. Дни короткие, нужно успеть пройти максимум. Ходьба согреет. Питаться будем кедровыми орехами, их тут полно. Ночью разведем костер. У меня зажигалка. Вопросы есть? Вопросов нет. Рота, выходи на построение!
Тут он посмотрел на ноги проводницы, крякнул.
– Нет, девка, в такой обувке ты далеко не уйдешь. Мы вот чего сделаем…
Скидывает свою кожаную куртку. Под ней фуфайка. Берет крепкими руками, раздирает надвое.
– Портянки наматывать умеешь? Дай я. Ногу подыми!
Быстро и ловко, прямо поверх туфель, обматывает ступни.
– Как в валенках. Теперь не обморозишься. Всё. За мной – марш! Бодрей, бодрей!
Он и потом всё время вас подгоняет, не дает передышки. Идти по снегу легче, чем вы ожидали. Сверху он прихвачен крепким настом, ноги почти не проваливаются. Но через полчаса начинается подъем. Карабкаться в гору гораздо труднее. Приходится хвататься за ветки кустов, за стволы деревьев, а неумолимый командир покрикивает: «Живей, живей! Наверху отдохнем!».