– Много, – отвечаете вы.
– Егда тебя с ими не будет, чай обойдутся?
Вы не понимаете, к чему он клонит, но такой поворот вам не нравится.
– Инда изыдем отсель, покуда не сморило. Тут дух сонный, – говорит Столет и выводит вас на свежий воздух. – Я человеков вижу, такой мне от Господа дар. И тя вижу. Хочь ты сам и сотонинской, а душа в тебе живая. Суди совестью, лекарь. В тамошнем миру потопшего отрока аль бабу-роженицу и без тебя спасут. А тут, коли останешься, токмо на тебя надёжа. Фетька такой сызнова сгибнет. Настасья Певунья також. Человек нужен там, где он нужней. Где его никем не сменишь. Оставайся с нами, лекарь.
– Я не один. У меня дочь. Больная, – отвечаете вы. – Хворая рассудком. Кроме меня у нее никого нет. Нужней всего на свете я там, с ней. Отпусти меня, добрый человек.
– А ты дочку к нам доведи. У нас ей лутьше будет, чем в Сотонинщине. Гли-ко вокруг, тут рай Божий. Коли научу тебя, как отсель уйти, вернешься к нам своей волей? Скажи как на духу. Я тебе поверю.
Он смотрит на вас, ждет ответа. Вы не хотите лгать. Да и не получится – старец почувствует неискренность.
– Что вы скажете Деду-Столету, Антон Маркович?
– Не переселяться же нам с Адой, в самом деле, из Москвы в старообрядческую общину? – пожал плечами Клобуков. – То есть технически это, вероятно, возможно, хоть и непросто. Долететь до Читы, оттуда как-нибудь добраться до Окобоги, но… Нет, это невообразимо. Я, наверное, вот что ему скажу. Во-первых, пообещаю свято хранить тайну. Во-вторых, дам слово каждый свой отпуск проводить в Окобоге. Я член-корреспондент, мне положено полтора месяца. Буду приезжать с медикаментами, с инструментами. Ну и вообще – привозить то, что им необходимо. Для них же лучше будет. И свое слово я сдержу, можете не сомневаться.
– Значит, Махаяне вы готовы уделить восьмую часть вашего времени, – сказала Епифьева непонятное. – Нечто подобное я и предполагала.
Взяла еще две странички.
– Теперь я сначала почитаю, потом послушаю вас и запишу.
– Не будешь с нами жительствовать, – заключает Столет, дослушав. – Однакож речено без кривды. То мне любо. Что ж, и аз с тобой криводушничать не стану, обскажу как есть. Не можно к нам в Оконце егда восхощешь войти-выйти. Тебя-то Господь едино чудом провел. Ныне утром на малое время Око Небесное прикрылось – только тем ты и спасся. Фимка рекла, там, под Сторожихой еще трое чужих лежат, и те мертвы, ликом крашены. Твои сотоварищи?
– Да. Что с ними случилось? – спрашиваете вы. – Отчего они умерли? Что такое «сторожиха»?
– Сторожиха – каменна баба, она тута ишшо до нас истуканствовала. На всех перевалах, где льзя сойти в Окобогу, такие ставлены ради страха и обережения. Потому ежели взойти с-под деревьев на пустоту, где солнце, с человека дух вон. Млеет человек, сила из него выходит, в душу вселяется ужас и отлетает она, душа, а лик делается киноварен.