Медвежатница (Акунин, Чхартишвили) - страница 89

Вы вспоминаете, что наверху вам действительно стало нехорошо, но дурнота отступила, когда солнце вдруг скрылось за тучей. Потом снова развиднелось, но в это время вы уже спускались в долину.

Похоже, ваши спутники стали жертвой какого-то необъяснимого природного феномена. Кольцо кратера представляет собой контур, где сконцентрирована некая энергия или экранируется какое-то излучение, не воспринимаемое органами чувств. При ярком свете солнца или луны оно убивает человека и пигментирует кожу.

– Но ты не страшись, аз тя наущу, како отсель целу выйти, коли ты в чистоте обитать не хощешь, – говорит старец. – Надобно безлунной ночи выждать. Тогда ништо, можно. Нас то бережет, что чужие, егда даже в сии края забредут, на гору всяко в дневно время лезут. И дохнут. А мы после их, киноварью мазанных, в Ледовую сносим.

– Куда-куда?

– А погрядём, глянешь.

Старик ведет вас в третью, самую правую пещеру. Там темно, но у входа лежит палка, обмотанная паклей. Столет вынимает кресало, высекает искру, запаляет факел.

Ведет вас узким проходом внутрь.

Там очень холодно. Стены и свод покрыты инеем. Как и в Чистой пещере, в несколько шеренг стоят открытые домовины, но их немного, десятка два.

Первый покойник, которого вы видите, одет в черный мундир с офицерскими погонами, на груди эмалевый георгиевский крестик, на рукаве нашивка – череп с костями. Поблескивающее ледяной коркой усатое лицо такого же красно-оранжевого цвета, как у ваших несчастных спутников.

– Энтот вот последний, тридцать пять годов тому явился, – говорит старец, и вы соображаете: должно быть, офицер разбитой колчаковской армии. – За все за двести за полста годов девятьнадесять страдников до нас добрело.

Вы оглядываетесь по сторонам. Видите несколько бородатых мужиков – должно быть, охотников. Один мертвец, судя по камзолу с медными пуговицами, из восемнадцатого столетия.

– Токмо один живой прошел, яко ты. – Столет останавливается над человеком в круглых очках. Это единственный, у кого лицо не красного цвета. – Тож пожалело его Око, прикрылось. В триста девяностом третьем было…

Вы мысленно пересчитываете на современную хронологию. Семь тысяч триста девяносто третий год это – минус 5508 – получается 1885-ый.

– Отрадный был мне собеседник, – вздыхает Столет. – С Анчихристовой каторги сбежал. Порассказал, поведал, яко у вас там на Сотонинщине. Жалко, пожил недолгое время, годок всего, и помер. Гнилой он был, чахотошный – потому не в чистоте произрос, а на вашей поганщине. И в Христа-Бога не веровал, грешник. Оттого нельзя было его в Чистой пещере упокоить…