Все шумели, кричали во все горло, точно это они одержали победу, и били в ладоши, не жалея рук.
Два дружка «пистолета» выбрались в круг, подняли его и уволокли, он еле перебирал ногами.
Зато два друга Аскара, подняв фалды халатов, горделиво обошли народ, собирая деньги. Изредка летела и мелочь, но в основном падали в задранные халаты мятые бумажки, да не по одной!
Старик судья, отечески хлопая по плечу победителя, который кланялся публике, спрашивал:
— Кто еще желает помериться силой с нашим богатырем Аскаром?
Старику с трудом удавалось сдерживать свой артистический темперамент, сохранять судейскую нейтральность, невозмутимость, глаза его сверкали, может быть жили воспоминаниями, но голос звучал значительно и солидно:
— Кто желает, я спрашиваю? Я спрашиваю, а богатырь ждет! Ну, найдется ли храбрец выйти против Аскара?!
Храбрец не находился, и это грозило окончанием главного события на кураше. Судья терпеливо повторял свой вопрос — скорее ради приличия, чтобы подчеркнуть весомость победы, чем в надежде, что кто-то встанет и выйдет…
— Нет желающего?!
Публика уже благодушно требовала:
— Давай новую пару!
Кое-кто начал откалываться, расходиться, по одному, по двое. Судья, напрягая голос так, что жилы вздулись на его старческой шее, крикнул:
— Последний раз спрашиваю: нет желающего положить на лопатки Аскара?
— Есть!
В толпе захохотали, ожидая продолжения шутки, но вместо этого крикнувший молча поднялся с корточек, и все увидели его, и некоторые узнали Масуда, парня, который назвал себя учителем и пел на камне ишана.
Те, кто был поближе или вовсе рядом, увидели, как схватил его за руку вскочивший сосед, Кадыр-ака, как спросил обеспокоенным, каким-то раскромсанным голосом:
— Вы что, с ума сошли? У Аскара руки железные!
— Дайте мне халат, Кадыр-ака.
Кадыр-ака вцепился в Масуда второй рукой, глаза у бедняги, бывшего чайханщика, вылезали из орбит. Сбоку посоветовали:
— Не держи его. Пусть свернет себе шею.
— Посмотрим, что умеет этот борец-учитель.
— Языком легче трепать. Пусть поборется!
— Дадите мне свой халат или у других просить? — повторил Масуд.
Все головы повернулись в его сторону. Парень был высокий и ладный, но все же — парень. Помоложе «пистолета», проученного за безрассудную отвагу. И кто с интересом, предвкушая зрелище, кто с тревогой, кто со злорадством поднял крик:
— Выходи, учитель!
— Смелей!
— Поучи нас!
— Слушай, парень, брось свою затею…
— Что ты, раньше времени хочешь богу душу отдать?
— А вам жалко? — мешали спрашивающим, перебивая.
— Ой, ой! — ерничая, запищал кто-то. — Пропали наши детки, некому их будет грамоте учить!