Мой редакторский путь, начавшийся в начале шестидесятых, в течение более двадцати четырёх лет был дорогой борьбой за свободу слова в атмосфере политической жизни, когда такого понятия, как «свобода слова», не было. Были нормативы партии, трактующие права и обязанности печати, в которых соблюдение установок и нормативов партии считалось превыше всего. Именно в среде этих нормативов надо было отстоять правду жизни, иначе говоря, свободу того слова, которое защищает эту правду. И доказывать это надо было не кому-нибудь, а центральной цензуре.
По большому счёту, это была великая школа, когда в течение 24 лет каждый месяц ты как минимум два часа проводишь в центральной цензуре, отстаивая очередной номер журнала. Я часто задаю себе вопрос: почему они меня терпели? Ну, сказать, что эти люди были безучастны и каких-либо чисто человеческих отношений между нами не было? Это не так. Были конфликты, жалобы в ЦК КПСС, но это были, скорее, случайные вспышки, когда появлялись совершенно новые люди, которым следовало пройти период привыкания. Это было непростое время, и для тех, кто приступил к работе цензора, ну и, конечно, для меня – своеобразное время нового испытания.
Я сам себе говорил – ничего не поделаешь, надо терпеть. И все двадцать четыре года я терпел. Но и они меня терпели – люди в высоких коридорах власти. Общаясь с цензурой многолетно, как и с высокими партийными чиновниками, ибо первое порождение второго, я понял, что где-то внутренне они мне симпатизировали и моя позиция отстаивания правды многим из них была близка. Но номенклатурные обязанности диктовали другие нормы отношений и поведения, и они были обязаны их выполнять. По этому поводу я шутил: «Вешать не будем, но виселицу поставим».
Согласитесь, это ведь редкость, когда тебя, главного редактора журнала, который своей позицией доставляет массу неудобств и неприятностей цензуре, главный цензор поздравляет с днём рождения. Общение с главным цензором Солодиным стало для меня, по сути, школой жизни. Он мог сказать после пререканий по поводу очередной повести Виктора Астафьева, Василия Белова, стихов Булата Окуджавы или Давида Самойлова:
– Ты не понимаешь, кто над нами, там, наверху, – при этом вскидывал правую руку и указательным пальцем показывал в потолок.
– Понимаю, – отвечал я.
– Тогда почему упираешься?!
– Жизнь такая, правду надо спасать.
– Ой, спаситель ты наш!
Они знали всё: и неоднозначное отношение ко мне лично Михаила Андреевича Суслова, и постоянные накаты на журнал на совещаниях в отделе пропаганды ЦК КПСС, которые проходили один раз в две недели. Кстати, на этих совещаниях присутствовали непременно руководители цензуры, которым предписывалось сверять политику журналов и газет с генеральным курсом партии.