Я знал маленького мальчика, который засыпал только под своим голубым одеяльцем. Но и днем он мог заниматься им бесконечно. Без этого одеяльца никуда нельзя было уехать, и еще в семилетнем возрасте он клал себе в кровать этот изодранный, застиранный лоскут младенчества. Одна женщина, исповедуясь в газете (где же еще?), рассказала, что не отправляется ни в одно путешествие без плюшевой собачки своего раннего детства. Именно такая собака (уже в Америке) была и у Жени. Она сопровождала своего хозяина во многих странах, но в тотем не превратилась.
Женя за едой… Эта тема нескончаемой эпической поэмы обрастала богатейшими вариациями. Жене около полутора лет; вечер. Он сидит на диване и догрызает хрустящий хлебец. Рядом лежат кукла Катя (она же Долли) и красный лев. Я спрашиваю, не дадим ли мы кусочек кук ле. Женя забился в конвульсиях. А льву? Та же реакция. Ну а дедушке? Снова отказ. А маме? И вдруг прозвучала интонация согласия. Я обрадовался и осторожно назвал дедушку во второй раз. Опять хорошо!
Ники не было дома, и я срочно затребовал тестя с кухни. Он пришел, и Женя действительно дал ему кусочек. Однако выяснилось, что он не рассчитал последствий свое го шага: он вовсе не намеревался остаться без сухарика и поднял крик. Пришлось огрызок вернуть. Увы, Женя не только не отдавал своего, но и постоянно претендовал на чужое. Назавтра после истории с хлебцем Ника ела яблоко, и Женя буквально рвал его у нее изо рта. Я возмутился и произнес прочувствованную речь: «Ты хочешь отнять мамино яблоко? Разве мама когда-нибудь что-нибудь отнимает у тебя?» – и многое другое в том же духе. Он явно понял, поник и затих, провожая каждый глоток тоскливым взглядом и причмокивая.
Когда-то он, словно йог, жевал медленно и не брал следующего куска, пока не проглатывал предыдущего. Но к полутора годам он озверел и стал глотать целые яблоки, как факир. Его чревоугодие приняло такие размеры, что при виде блюдца с нарезанными ломтиками фруктов он хватал по несколько в каждую руку и запихивал их в рот, давясь, кашляя и бросая на пол то, что держал секунду тому назад, чтобы схватить новую порцию, рыдал, если кто-нибудь поднимал брошенное и не возвращал ему, снова давился, и так до конца еды. Откуда могла взяться столь неестественная жадность у ухоженного ребенка, всеми любимого и не сражавшегося за привилегии с братьями и сестрами? Потом мы переформулировали вопрос: «Почему он всегда голоден?» Анализы ничего не показали; врачи пожимали плечами. Может быть, все двуязычные дети такие? Два языка и два горла?