Затем он пошел домой и сложил чемодан. Позвонил в прокуратуру своему закадычному приятелю Арно, сообщить, что напал на след сожительницы Хокинса и едет ее искать – что, разумеется, было правдой лишь отчасти. Не о сожительнице Хокинса думал он, когда просил двенадцатилетнего соседа каждое утро заходить к нему кормить и поить собак, и после, когда отводил лошадей на ранчо к Митчеллам, где их будут держать бок о бок с арабскими красавцами, у которых они, бог даст, наберутся немного ума.
Вечером Гэри был в аэропорту. Успел на семичасовой рейс в Чикаго и провел ночь, поджав свои длинные ноги, на скамейке в чикагском аэропорту О>'Хэр, где ему предстояла пересадка. Письмо от Салли он перечитал еще дважды в самолете и третий раз – во время ланча, за яичницей с колбасой в элмхерстской закусочной в районе Квинс. Даже когда он кладет письмо назад в конверт и засовывает поглубже в карман пиджака, оно возвращается к нему вновь. Целые фразы, написанные Салли, складываются у него в голове, наполняя его почему-то необъяснимым ощущением счастья с самим собой – не из-за того, что сделано в прошлом, а в предвидении того, на что, возможно, он идет сейчас.
У бензоколонки на Развилке Гэри спрашивает, как ему ехать дальше, и покупает банку холодной кока-колы. Сворачивает не туда, проезжая мимо спортплощадки, но потом все-таки выезжает к нужному дому. Когда он смотрит, куда поставить взятую напрокат машину, Салли находится на кухне. Помешивает томатный соус в кастрюльке, стоящей на задней конфорке, пока Гэри, сделав полукруг, ставит «хонду» на подъездной аллее, внимательно оглядывает «олдсмобиль», стоящий перед домом, и сверяет аризонский номер с тем, который значится у него в бумагах. Когда он стучится в дверь, Салли откидывает на дуршлаг горячую вермишель.
– Одну минуту, – отзывается она своим деловым, строгим голосом, и звук его ударяет Гэри в голову, словно хмель.
Отсюда можно и не выйти невредимым, это ясно. Здесь может завариться такое, что потом не расхлебаешь.
Салли распахивает перед ним дверь, и Гэри, глядя ей в глаза, видит в них себя вверх ногами. Он погружается в лучистый омут серого цвета и тонет, идет ко дну и ничего не может поделать. Дед как-то рассказывал, что таким манером ловят тебя на удочку ведьмы – знают, как свойственна мужчинам любовь к самим себе и как далеко они позволят себя завлечь ради удовольствия созерцать свое отображение. Если судьба сведет тебя лицом к лицу с такой женщиной, наставлял дед, поворачивайся и удирай и не осуждай себя за трусость. А кинется вдогонку – тем более если она при оружии и кличет тебя истошным голосом, – хватай ее за горло и тряси что есть силы. Однако у Гэри, понятно, нет ни малейшего желания так поступать. Он намерен тонуть, и чем дольше, тем лучше. Волосы у Салли выбились из-под резинки, которой были схвачены. На ней шорты, заимствованные у Кайли, и черная майка из гардероба Антонии; пахнет от нее луком и томатным соусом. Она озабочена и не в духе, как бывает каждое лето, когда нужно собираться в дорогу перед поездкой к тетушкам. Бесспорно, красива – по крайней мере на взгляд Гэри Халлета – и в точности такая, какой ему представлялась по письму, но только лучше и ближе – рукой подать. У Гэри от одного ее вида спирает дыхание. В голову лезут мысли о том, чем можно было бы заняться с нею, окажись они наедине за закрытой дверью. Он должен следить за собой, иначе может забыть, для чего вообще сюда явился. Может наделать серьезных ошибок.