– Ну что ж, замечательно. – У Гэри стучит в висках. Проклятье. Будь оно все трижды проклято. – Большое спасибо.
Он кладет кольцо в карман, думая, как это здорово у нее получается, а ведь сама, поди, отлично знает, где находится сейчас Джеймс Хокинс. Салли – другое дело, она как раз, возможно, ничего не знает; может быть, и перстень-то этот видит впервые. Разве не могла сестра дурачить ее без зазрения совести, выкачивать для Хокинса деньги, продукты, покуда он посиживает себе у телевизора где-нибудь в полуподвальной бруклинской квартирке, пережидая, пока все не утихнет.
Но Салли не глядит на него, вот в чем беда. Стоит, отвернув свое прекрасное лицо, так как знает что-то. Гэри приходилось наблюдать это тысячу раз. Людям, когда они в чем-то виноваты, кажется, будто вину можно скрыть, не глядя тебе в глаза, иначе ты по ним прочтешь их позор, проникнешь прямо в душу, и в известном смысле эти люди правы.
– Ну, мы закончили, полагаю, – говорит Гэри. – Если только вам вдруг не вспомнилось что-нибудь, о чем мне следует знать.
Молчание. Джиллиан с усмешкой пожимает плечами. Салли силится глотнуть. Гэри физически ощущает, как у нее пересохло в горле, как бьется жилка у нее под ключицей. Трудно сказать, далеко ли он позволит себе зайти, выгораживая кого-то. Он никогда еще не бывал в подобном положении и чувствует себя в нем не лучшим образом, но факт остается фактом – в этот душный летний день, на незнакомой кухне в штате Нью-Йорк, он стоит и спрашивает себя, мыслимо ли для него будет взять и попросту закрыть глаза на происходящее. И тут же к нему приходит мысль о том, как дед его, в сорокапятиградусную жару, шагал в здание окружного суда заявить законные права на внука. Сам воздух обжигал, как печка, мимозник и чертополох вспыхивали прямо на глазах, но Санни Халлет позаботился захватить с собой прохладной родниковой воды и совсем не усталым входил в здание суда. Если ты убежден в одном, а поступаешь иначе – грош тебе цена, так что уж лучше стисни зубы и стой на своем. Завтра Гэри улетит домой и передаст дела верному другу Арно. У него даже нет оснований тешить себя надеждой, что все завершится благополучно, что Хокинс добровольно сдастся властям, что Салли и ее сестру не осудят как сообщниц в убийстве, а он сам начнет писать письма Салли. И тогда, может быть, ей не хватило бы духу выбрасывать его письма, а поневоле пришлось бы читать их, как пришлось и ему, когда к нему в руки попало ее письмо, – и стать незаметно для себя такой же потерянной, как он сейчас, в эти самые минуты.