– Я не знаю, как поступить, – признается он. – Для меня есть известная трудность. Я не могу быть беспристрастен. Делать вид – могу, быть – нет.
Он смотрит на нее, как в тот раз, когда она открыла ему дверь. Салли понятны сомнения, которыми он терзается; ей более чем понятно, чего он хочет.
У Гэри Халлета сводит ноги, ему неудобно сидеть в «хонде», но он не торопится уходить. Дед говорил, бывало, что зря люди ссылаются на пословицу «можно привести коня к водопою, но нельзя заставить его пить». Суть в том, что если вода прохладна, если она чиста и вкусна, то и заставлять никого не потребуется. Гэри чувствует себя в этот вечер гораздо более конем, чем поводырем. Он ненароком набрел на любовь, и от нее просто так не сбежишь. Гэри привык, что ему подчас не достается то, чего он хочет; он умел это пережить, хотя и задавался вопросом: не потому ли так получается, что нужно сильнее хотеть? Сейчас вопросов нет. Он озирается на парковку. К завтрашнему ланчу он снова будет дома; собаки, завидев его, сойдут с ума от радости, у парадной двери его будет дожидаться почта, молоко для кофе сохранится свежим в холодильнике. Загвоздка в одном: он никуда не хочет уезжать отсюда. Так и сидел бы, согнувшись в три погибели, в тесной «хонде», не обращая внимания на то, что в животе урчит от голода, весь во власти такого жгучего желания, что выпрямиться сейчас, пожалуй, было бы неприлично. У него щиплет в глазах; он знает, что, если уж подступили слезы, их не удержать. Даже пытаться нечего.
– Ой, не надо, – говорит Салли.
Она подвигается к нему, влекомая силой притяжения, повинуясь желаниям, с которыми не совладать.
– Это я просто так, – говорит Гэри низким и горестным голосом. Он крутит головой, проклиная себя. Только бы в этот раз не расплакаться… – Не обращайте внимания.
Легко сказать – не обращайте! Это сильнее ее. Салли пересаживается ближе, собираясь утереть ему слезы, но вместо этого обнимает его за шею, и он тотчас же крепко прижимает ее к себе.
– Салли, – шепчет он.
Это звучит как музыка; коротенькое слово чудесно преображается в его устах, но ей нельзя принимать все всерьез. Она недаром провела столько времени на черной лестнице у тетушек и знает: то, что говорят мужчины, по большей части ложь. Не слушай, одергивает она себя. Все это неправда и ничего не может значить, потому что он шепчет, будто искал ее всю жизнь. Она сидит уже чуть ли не у него на коленях, и руки его, когда он к ней прикасается, так горячи, что обжигают ей кожу. Нечего слушать, что он ей говорит, а то она, кажется, уже и думать не способна – иначе давно сообразила бы, что пора остановиться.