– Я чувствую себя как-то по-другому, – шепчет Кайли.
– Еще бы! – говорит Джиллиан. – Ты и есть другая.
Племянница с нею все более откровенна. Возможно, потому, что они живут в одной комнате, где хорошо шушукаться поздно вечером, когда выключен свет. Джиллиан тронута тем, как Кайли изучает ее, словно учебник по искусству быть женщиной. Она не припомнит, чтобы кто-нибудь до сих пор так высоко ее ставил, – это, с одной стороны, упоительно, но в то же время озадачивает.
– Ну так с днем рождения! – возглашает Джиллиан. – Он будет самым замечательным в твоей жизни, вот увидишь!
К запахам завтрака, который уже готовит на кухне Салли, примешивается аромат этой паршивой сирени, но, к счастью, и аромат кофе тоже, так что Джиллиан сползает с постели и подбирает одежду, которую раскидала по полу, раздеваясь вчера вечером.
– Погоди, то-то еще будет, – говорит она племяннице. – Вот получишь от меня подарок и окончательно преобразишься.
Сегодня, в честь дня рождения Кайли, у Салли на завтрак блинчики, свежий апельсиновый сок и фруктовый салат, посыпанный сверху толченым кокосом и изюмом. Спозаранку, когда еще птицы не проспались, Салли вышла во двор, наломала сирени и поставила на стол в хрустальной вазе. Гроздья так и горят, каждый лепесток отбрасывает лучик густо-лилового света. Если слишком долго смотреть на них, цветы оказывают гипнотическое действие. Салли посидела за столом, глядя на них, и сама не заметила, как из глаз покатились слезы. И первая порция блинчиков подгорела на сковородке.
Ночью Салли приснилось, что земля под кустами сирени окрасилась в кроваво-красный цвет, а трава жалобно стонет на ветру. Снилось, что лебеди, которые постоянно присутствуют в ее снах беспокойными ночами, выдергивают на себе белые перья и вьют гнездо, такое огромное, что в нем свободно поместился бы человек. Она проснулась, чувствуя, что лоб ей словно сдавило тисками, а постельное белье насквозь промокло от пота. Но это еще что – прошлой ночью она видела во сне, будто здесь, за ее столом, сидит мертвец, и он недоволен, что она подала ему на обед овощную запеканку. Разъяренный, он рывком смахнул со стола посуду; осколки фарфора разлетелись во все стороны, и пол в одну минуту покрылся колючим, опасным ковром.
Она столько раз видела во сне Джимми, его холодные, пустые глаза, что не способна подчас думать ни о чем другом. Он повсюду неотлучно при ней, хотя она, между прочим, и знать-то его не знала, – где же тут справедливость? Весь ужас в том, что между нею и этим покойником установилась глубокая личная связь, какой у нее за все десять лет не было ни с одним мужчиной, и это страшно.