– Отлично, – соглашается Кайли. Салли садится очень прямо.
– Для чего это у вас будет время?
– Ни для чего, – огрызается Кайли на правах полноценного тинейджера.
– Это между нами, девочками. – Джиллиан пожимает плечами. – Стойте! – говорит она, запуская руку в карман джинсов. – Чуть не забыла!
Она вынимает серебряный браслет, купленный по случаю в закладной лавочке к востоку от Тусона всего за двенадцать долларов, хотя его украшает посередине массивная вставка из бирюзы. Туго, должно быть, пришлось его прежней хозяйке, если так легко с ним рассталась. Не повезло человеку.
– Ой! – вырывается у Кайли, когда тетя отдает ей браслет. – Какая же красотища! Я теперь его не сниму!
– Пойдем выйдем, – обращается Салли к Джиллиан.
Лицо у нее пылает до самых волос, ее корежит от ревности, но Джиллиан, кажется, ничего такого не замечает. Она не торопясь наливает себе вторую чашку кофе, добавляет туда обезжиренных сливок и вразвалочку выходит следом за Салли во двор.
– Вот что я скажу – притормози! – говорит ей Салли. – Я понятно выражаюсь? Доходит до сознания?
С вечера прошел ливень; трава хлюпает под ногами, в ней кишат дождевые червяки. Обе сестры вышли необутыми, но сейчас уже поздно поворачивать и идти в дом.
– Не ори на меня, – защищается Джиллиан. – Мне этого не выдержать. Я просто рухну, Салли. У меня слишком мал запас прочности.
– Я не ору. Ясно? Я только довожу до твоего сведения, что Кайли – моя дочь.
– Ты полагаешь, мне это неизвестно? – Джиллиан переходит на ледяной тон, но дрожь в голосе выдает ее.
Салли считает, что у Джиллиан и вправду маловат запас прочности, в том-то и беда. По крайней мере, такого мнения о себе сама Джиллиан, а это примерно один черт.
– Видно, я, по-твоему, дурно влияю на людей, – продолжает Джиллиан. – Видно, в этом все дело.
Дрожь в ее голосе усиливается. Так он звучал, когда им приходилось возвращаться из школы домой в ноябре. В это время уже смеркалось, и Салли ждала сестру, чтоб она не потерялась по дороге, как когда-то, еще в детском саду. Джиллиан в тот раз сбилась с пути, и тетушки отыскали ее только в первом часу ночи возле наглухо закрытой библиотеки, где она сидела на скамейке, рыдая в три ручья.
– Слушай, – говорит Салли. – Я не хочу с тобой ссориться.
– Нет, хочешь. – Джиллиан отхлебывает кофе из чашки. Только теперь Салли бросается в глаза, как исхудала ее сестра. – Что я ни сделаю – все плохо. Думаешь, я сама не знаю? Испоганила себе всю жизнь, и каждый, кто со мной поведется, точно так же станет пропащим.
– Да ладно тебе. Не надо.
На язык Салли просятся слова о том, кто виноват, о тех мужчинах, с которыми Джиллиан спала без разбору на протяжении стольких лет, но они остаются несказанными, когда сестра опускается на траву и плачет. На веках у Джиллиан, когда она плачет, проступают голубые жилки, отчего она кажется хрупкой, потерянной и еще красивее, чем всегда. Салли садится на корточки рядом с ней.