– Уж не настолько мне плохо с такими волосами, – говорит Кайли, когда они садятся в «хонду». – Не вижу, что мы такого страшного натворили.
Она сидит одна на заднем сиденье, охваченная непривычным чувством. Ноги сзади не помещаются, ей приходится сидеть, сложившись пополам. Еще немного, кажется, и ей ничего не будет стоить выскочить из машины и уйти прочь. Начать новую жизнь и даже не оглянуться назад.
– Возможно, подумаешь хорошенько – увидишь, – отзывается Салли. – Разума у тебя побольше, чем у твоей тети, а значит, и больше шансов осознать свою ошибку. Одним словом, подумай.
Кайли так и поступает, и, по ее заключению, единственное, к чему все это сводится, – зловредность. Никто, кроме Джиллиан, не хочет видеть ее счастливой. Никого больше это не трогает.
Всю дорогу они едут молча, но, когда подъезжают к дому и идут к парадной двери, Антонии становится невмоготу помалкивать в тряпочку.
– Выглядишь как дешевка, – шепчет она Кайли. – И знаешь, что хуже всего? – Она выдерживает паузу, словно страшась произнести проклятие. – Ты в точности похожа на нее.
У Кайли щиплет глаза, но она не боится дать сестре сдачи. Да и с чего бы ей бояться? Антония сегодня какая-то бледная, волосы – сухие, точно копна кроваво-рыжей соломы, схваченной заколками. Далеко не красавица. И не такая важная персона, какой себя всегда выставляет.
– Ну и замечательно, – говорит Кайли. Голос ее слаще меда, он журчит как ручеек. – Я очень рада, если похожа на тетю.
Салли слышатся опасные нотки в голосе дочери, но тринадцать лет – опасный возраст. Возраст, когда девочке легко сорваться, когда хорошее без всякой видимой причины может обратиться в дурное, и стоит тебе лишь зазеваться, как проворонишь своего ребенка.
– Ничего, – ободряет Салли. – Сходим с утра в аптекарские товары, подберем каштановый тон, и будет вполне приличный вид.
– По-моему, это мне решать. – Кайли сама себя не узнает, но сдаваться не собирается.
– Я так не считаю, – говорит мать.
У нее спирает дыхание. Ей хотелось бы не стоять столбом, а сделать что-нибудь – отшлепать Кайли или сгрести ее в охапку, но она знает, что ни то ни другое невозможно.
– Что ж, очень жаль, – отвечает ей на это Кайли. – Потому что это – мои волосы.
За происходящим с широкой улыбкой наблюдает Антония.
– Тебя это что, тоже касается? – говорит ей Салли. Подождав, когда Антония скроется за дверью, она обращается к Кайли: – Мы это завтра обсудим. Ступай-ка в дом.
Небо над ними бездонное, темное. Показались первые звезды. Кайли мотает головой:
– Не пойду.
– Прекрасно. – Голос у нее срывается, но осанка остается прямой и твердой. Все последние недели она боялась, как бы Кайли не прельстилась беспечными повадками Джиллиан, как бы не повзрослела раньше времени. Салли была намерена проявить понимание, отнестись к поведению дочери как к ступени роста, чему-то преходящему, но теперь, когда ее опасения сбылись, она сама поражена силой своего гнева. «И это после всего, что я для тебя сделала! – засело где-то у нее не только в мозгу, но, что гораздо хуже, и в сердце тоже. – Если ты предпочитаешь провести свой день рождения подобным образом – ради бога».