— А где он, этот маячок? — с интересом спросил Егор. — Можно посмотреть?
— Рано вам еще, юноша, на такие штуки смотреть, — буркнул Алекс.
— Чего ты такой злой? — встрепенулась Мартышка. — Ребята, может вам что-то пересмотреть в своей жизни? Ну нельзя же так на людей кидаться…
— Алекс, где эта штуковина? — подняла я на него глаза. — И кстати, почему сигнализация не сработала, если ты под днище залезал?
— Я из твоей сумки, которая валяется в коридоре, взял ключи от машины. А радиомаяк в свой номер отнес. И на всякий случай в пакет убрал — отпечатки пальцев лучше сохранить.
— Великий детективщик сел на своего конька, — поддела я его. — Ты лучше скажи, откуда Разумовская узнала о моем существовании? Наверняка от тебя!
— Моя вина, признаю, — он опустил голову и стал похож на школьника, который притащил домой полный дневник двоек. — Мы были на одном литературном мероприятии, как раз после нашей с тобой размолвки из-за этой идиотской поездки… Настроение у меня было ужасное, а тут Разумовская подошла. Мы сначала перекинулись привычными полушутливыми гадостями, потом выпили по бокалу шампанского, и я почему-то разговорился. Рассказал о тебе, о том, как ты собираешься ехать одна в Питер, и плевать хотела на мое мнение…
При этих словах он странно посмотрел на меня сквозь ресницы, и от этого взгляда — совсем как раньше! — сердце мое сначала трепыхнулось, а потом замерло.
— А твои координаты, номер машины и прочие вещи она легко могла выяснить через справочники и пиратские базы данных, так же, как ты выясняла про Девяткина. Потом прилепили к днищу маячок — и привет, Игорь мог спокойно ехать за тобой, не боясь, что ты потеряешься.
— Так это он гнался за нами на джипе? — наивно спросил Егор.
— Этот самый джип ты можешь увидеть на гостиничной парковке, — сквозь зубы процедила я. — А еще ты только сегодня ехал в нем из коттеджного поселка.
Егор хлопнул себя по лбу и прикусил язык. На Алекса он больше не смотрел; впрочем, между нашими мужчинами и до этого не было особой приязни, а теперь и вовсе холодом повеяло. Но я не особенно обращала на них внимание, думая о своем. Слишком сильно и неотступно меня терзала мысль о том, что Разумовская прорабатывала свой план, искала жертву, писала сценарий и раздавала роли — как раз в тот момент, когда я буквально по молекулам собирала себя после смерти бывшего мужа, Архипова… Да, она умерла, но мне уже не было ее жаль. Не рой другому яму — очень верная пословица.
— Одного не могу понять, — сказала я после затянувшегося молчания. — Почему Девяткин застрелился? Ведь он умер, на самом деле умер. Неужели настолько увлекся своей ролью, что даже жизнью с легкостью пожертвовал? А Разумовская — пожертвовала собственным сыном?