— Знаете, я беру домой работу только затем, чтобы не сидеть сложа руки. От безделья лишние мысли лезут в голову, а я этого не люблю. — Светлана Петровна улыбнулась одними губами. — Мне очень сегодня не по себе. Николай Иванович, вот посмотрите, — она сунула доктору смятую телеграмму. — Отец вспомнил, что у дочери день рождения… Кажется, телеграмма — пустяк, а как-то всплыло в памяти многое. Эти два дня я много думала о нем, и знаете, доктор, — Светлана Петровна кивнула на телеграмму, — ведь наш разлад начался не с прошлого года. Он встретил как-то, находясь по делам в Москве, женщину, которую когда-то любил. У каждого есть в прошлом что-нибудь незабываемое. Я уважала его прошлое, но считала, что с ним покончено. Когда он вернулся и рассказал мне о встрече с этой женщиной, я вдруг почувствовала, что до конца еще далеко. Потом она приезжала сюда, но я узнала это много позже от его друга… Вы помните, он часто по делам завода бывал в Москве, в министерстве. Я знала, что он видится с ней, потому что он возвращался каким-то рассеянным. И я чувствовала, что становлюсь ему чужой. Однажды я чистила его пиджак и нашла письмо. Он писал, что я согласна на развод… А ведь я же ничего, ничего не знала…
Она встала, подошла к темному окну, выбросила в форточку скомканную телеграмму и вдруг расплакалась тихо и неутешно.
Когда она подняла глаза на доктора, он сидел, уткнувшись в «Советский спорт». Седые клочки бровей собрались к переносице. Худая старческая рука твердо, без дрожи, держала на весу газету.
— Кончили? — спросил доктор недовольно. — О чем вы плачете? Может быть, о неудавшейся жизни? Да ваша жизнь только начинается. Впрочем, если вы расположены сейчас плакать, то я уйду. Слезы, знаете, дело личное и, осмелюсь добавить, лишнее…
— Да, плакать не годится. — Она вытерла слезы. — Не знаю, как это у меня получилось… Давайте, я вам еще чаю налью. — Она принесла ему чай, подошла к зеркалу, достала из сумочки помаду и легонько провела ею по губам.
— Ну вот, и опять я красивая и веселая, — пошутила она. — Конечно, Николай Иванович, слезами горю не поможешь.
Светлана Петровна проводила доктора, прошлась по комнате, поправила висящий над кроваткой коврик со смешными зайцами, переложила на пустующий диван толстые ватманские трубки и присела. Она думала о том, что завтра надо начинать новый день, работать, работать, забыв обо всем, ничем не отвлекаясь. Завтра она закончит свой проект и сдаст его, а потом вернется домой и опять, как сейчас, останется наедине со своим горем…
До боли сжала она руки, так что проступили полосы от пальцев. Тоскливая пустота одиночества царила в душе, выглядывала из каждого угла темной комнаты. Ей было душно, во рту пересохло.