Кто-то позвонил. Шура сполоснула руки, вытерла их на ходу стареньким фартуком и пошла отпирать. Увидев Володю, она смутилась, инстинктивно подняла руку к волосам, в которых торчали бигуди. Заметив ее смущение, гость снял фуражку и нахлобучил ей на голову. Он торопился на занятия в академию и, не присаживаясь, объявил, что завтра у него день рождения, придут школьные друзья, и чтобы она с Борисом непременно была.
— Завтра в десять жду вас у перронных касс на Ленинградском. Являйтесь без опоздания! — Он перешел от приказания к уговорам. — А на даче сейчас хорошо! Мои георгины в полной силе. А главное, — он покрутил головой, — главное, — с кем я тебя познакомлю!.. Ух, не скажу! Если не придешь, смерть старой дружбе.
Володька подмигнул Павлику, который внимательно изучал незнакомого гостя, накручивая на палец подол грязной рубашки.
— Павлик, пойди умойся, — тихо сказала Шура. — Стыдно смотреть на тебя.
Володя потянулся за фуражкой.
— Ну, я помчался. Карету мне, карету! Помнишь, как мы в десятом классе ставили «Горе от ума»? Успех был потрясающий.
— А ты все такой же сумасшедший, — сказала Шура, провожая танкиста до дверей. — И забавный…
— А тебе нравится?
— Очень. Борька у меня человек серьезный: дурачиться не любит. А я вот — по-прежнему люблю.
— Ну, при такой ситуации почаще заворачивай к нам. Жена вроде меня — скучно не будет! — гремел Володька уже с лестницы, перескакивая через ступеньку и махая рукой.
Шура закрыла дверь и вошла в кухню. Павлик, отфыркиваясь и разбрызгивая воду, мылся над раковиной. Он неумело тер щеки, уши, и струйка грязной воды стекала с остренького локтя. Шура вытерла его, усадила за стол, поставила перед ним тарелку с супом, а сама присела на табуретку у плиты и задумалась. Ей вспомнилась узенькая школьная сцена, самодельный занавес, толкотня «артистов», спрятавшихся за ширмой. Милый громогласный Чацкий с неуклюжими руками, и она, Шура, в кисейном платье, с оголенными плечами, которые хочется прикрыть. Молчит темный зал, будто нет в нем ни души, и вдруг громовой обвал аплодисментов…
— Господи, как давно было это. Как замечательно было! — Шура встает, подходит к висящему над умывальником зеркальцу и видит в нем кусочек оконной рамы и яркое небо за ней…
На следующий день Шура в сопровождении мужа и Володи, нагруженных свертками, вышла из душного вагона электрички.
Над синим краем леса вставал прохладный ясный день. Звучали в чаще птичьи голоса. И только сейчас Шура поняла, что среди лиловых скал Новороссийска, белых домиков, опутанных диким виноградом, крутых улочек с каменными заборами ей всегда недоставало северного утра, синих иглистых елок, холодной зари. Она набрала полные легкие воздуха.