– О чем говорит со звездами герой всех рассказов? – снова спросила она.
– Это не разговор. Они молчат в ответ. Может, хоть услышат меня наконец, и больше никому не придется умирать из прихоти больных ублюдков.
– Похоже, что сегодня ты и без их помощи приблизился к этой цели.
– Тогда почему чувство, что она недостижима, осталось? – с тяжелым признанием проговорил Макс и сел.
Яра спустила ноги, медленно покачивая ими и всматриваясь в даль ночного города.
– Все только о тебе и говорят.
Он хмыкнул так, будто презирал сам себя.
Они молчали и смотрели на город, который не спал в теплой ночи уходящего лета: его мосты тянулись к их ногам, а по набережным быстро двигались желто-красные огни.
Экран телефона загорелся от легкого прикосновения, и Макс, увидев время, произнес:
– Что ты тут делаешь посреди ночи?
– То же, что и ты, – она посмотрела на него, печально улыбаясь.
– Я чувствую запах шарэры, – он принюхался к ее волосам.
– У меня не было выбора, – легко оправдалась она. – К тому же Артём авторитетно продемонстрировал, что это совсем не вредно.
– Ты видела, что ест Кирсанов? – спросил Макс и выжидательно посмотрел на нее. – Не думаю, что после китайского фастфуда с соусом из чистейшего сахара он может авторитетно что-то демонстрировать. Поздно, пойдем, – говорил он, поднимаясь. – А через полчаса можно будет сказать, что уже даже рано.
– Мне теперь некуда идти. Хранить секреты от близких оказалось труднее, чем я думала, – тихо сказала она, не поднимая на него глаз.
Макс протянул ей руку:
– Что бы там ни было, в мою смену ночевать здесь ты не будешь.
В тиши старого дома витали забытые им в длительных путешествиях ароматы сухой листвы сада и мягкого лета. Ожившие портреты на стенах бросали в его сторону неодобрительные взгляды, а сами стены особняка, хранившие память его некогда знаменитой семьи, теперь словно говорили с ним нравоучительным тоном давней родовой истории. От ее величия остались лишь крохи, но прошлое, полное амбиций и славы, для Лоренса не утихало здесь до сих пор.
Он босиком прошел по мягкому белому ковру к открытому широкому балкону, а легкий ветер раздул прозрачный тюль и полы его черного шелкового халата.
Ближе к вечеру свет в комнате сестры играл, отбрасывая трепещущие тени листьев на светло-зеленые стены. В течение нескольких часов они перемещались от широкой кровати с бежевым балдахином к трюмо, где Ксави обычно красилась. Раньше ее записи лежали там вперемешку с косметикой, и на их краях оставались следы от пудры и росчерки всех оттенков помад. Сейчас стол был пуст, и только тени, проникшие сюда из сада на густо-оранжевых лучах солнца, напоминали о прошлой жизни в особняке. Комната сестры пустовала уже пять лет. После свадьбы с Дерэнтом Ксави поселилась в Италии и больше ни разу не приезжала во Францию.