Я проснулся на рассвете от холода. Вполголоса выругав караульщика — дрыхнет, небось, а мог бы перед сном и хвороста в костер кинуть, поднялся. Вздохнул, глядя на еще неостывшие угли, огляделся и, еще раз выругался. У остывающего кострища, в гнездышке, свитом из плащей, лежал Томас, Кургузый и Гневко паслись, но всего остального — Зарко, его кобылы, солдатских коней — ничего не было. Как это сумели уйти, чтобы я не проснулся?
Увидев, что я проснулся, ко мне подошел Гневко.
— И-гго-го, — сообщил он мне. Мол, травы вкусной на всех не хватит, а что лишние ушли — это и хорошо, а тебя я будить не стал, незачем.
Угощая гнедого куском хлеба, я спросил:
— Цыган не пытался тебя с собой прихватить?
Гнедой, аккуратно взяв хлеб с руки, прожевал его и слегка хохотнул:
— Го-го-го!
Дескать, видали мы таких хватальщиков!
— Скучаешь по барышне? — поинтересовался я.
— И-го-го! — философски отозвался жеребец. Мол, одна ушла, будет другая, чего же теперь?
Убедившись, что мне ничего не нужно, гнедой фыркнул, махнул хвостом и ушел.
Я не обиделся на цыгана. Напротив, даже обрадовался. Ушел, так и правильно сделал. Пользы от него нет, а неприятностей — сколько угодно. Я и сам хотел ему предложить, чтобы он ушел, прихватив с собой лошадей. А он, молодец такой, сам догадался. Ночью ушел, не испугался.
Солдат, отправившихся на поиски конокрада, можно списать на Шварцвальд. Не первые и, наверняка последние, исчезнувшие в лесу. Где доказательства, что они убиты, а не съедены каким — нибудь зверем или не потонули в болоте? Концы спрятаны в воду. Тела закопаны, седла, доспехи с оружием я спрячу подальше — для коллекции они не нужны — работа заурядного оружейника, а плащи, по минованию надобности, можно бросить в огонь. Избавиться от коней труднее. Бросить в лесу, оставляя на произвол судьбы, на радость обитателям Шварцвальда, я бы не смог. Оставить себе или продать невозможно — слишком приметны.
Зарко разрешил проблему, которую сам же и создал! Хорошо бы, чтобы он вообще исчез из моей жизни. Ну, не хотелось мне получать могущественного врага из — за какого — то конокрада.
Бросив в костер остатки хвороста — потом нарублю еще — пошел за водой. Уже привычно поставил котелок на огонь, подошел к Томасу, чтобы поменять повязки и выругался. Старик весь горел и уже начинал бредить. Худо дело. Зря я рассчитывал, что раны чистые.
Когда — то меня учили азам медицины (нужно было выбрать предмет, выбрал, не глядя и, мучился целый триместр!), да и военная служба изрядно способствовала, так что экзамен на звание лекарского ученика я бы сдал. А лекарский ученик обязан знать, что самое опасное — это не сама рана, а клочья одежды, вбитые туда острым предметом. Нитки и кусочки ткани начинают гнить, рана воспаляется, а если не оказать нужную помощь, то раненый умирает.