«Кар тебе в сумку, чтобы сухари не мялись!» — мысленно обругал я конокрада самым страшным цыганским ругательством, которое знал. Но вслух говорить не стал, потому что так до сих пор и не понял — почему пожелание пениса в сумке считается ругательством? И чего детородному органу в сумке делать? Вслух же сказал:
— В общем, чтобы завтра ноги твоей здесь не было!
— Не гони меня, баро Артакс, — сложив руки на груди, сказал Зарко. — Если сам дедушка домовой приказал — не могу я тебя бросить. Удачи не будет, как жить стану? У меня, помимо Папуши, две правнучки на выданье. Кто их замуж возьмет, коли баро удачи не будет? Хочешь, поклянусь, что больше врать не буду?
— Тьфу ты, — не выдержал я. Опять ведь врет! И он знает, что я знаю, что врет он о том, что больше не станет врать… Точно, утоплю я когда — нибудь этого вруна. Дожил до старости, а ведет себя как подросток.
У костра, между тем, хозяйничала Папуша. Мырлыча себе под нос какую — то заунывную песню, девчонка закатывала в золу глиняные шары. Увидев меня и Зарко, заулыбалась и что — то затрещала.
— Говори уж, чтобы баро Артакс понял, — обреченно махнул рукой цыган.
— Я деду говорю — старому гаджо мяса поесть нужно, — пояснила Папуша. — Он крови потерял много, обязательно надо мяса поесть.
Я понял, что за блюдо печется. Посмотрел на Томаса — старик опять спал — покачал головой. Если лекарка говорит — надо мяса поесть — пусть поест. Вот я, точно это мясо есть не стану!
Я принялся готовить себе кашу. Пока варил, глина стала как обожженный кирпич и Папуша начала разгребать золу и выкатывать шарики из костра, подталкивая их к деду.
— Проснись, старый, ужинать станем, — потряс Зарко раненого за здоровую руку.
— О, как пахнет — то вкусно! — сказал Томас, учуяв ароматные запахи. Втягивая в себя воздух, старик с шумом проглотил слюну. — Мяском свеженьким потянуло. Никак, кролика запекали?
Зарко раскалывал шарики, выковыривал их содержимое и раскладывал по широким листьям того же лопуха.
— Вот, старый, это тебе, — вручил цыган Томасу лопушок, как вручают королевское блюдо.
Томас принялся за еду, старательно смакуя и обсасывая каждую косточку. Покончив с одним лопушком, принялся за второй.
— Молодой кролик — то, нежный. Кости маленькие совсем — крольчонок, не иначе, — приговаривал Томас.
Зарко, поедая свежее мясо, только переглядывался с внучкой, да иногда что — то с улыбкой ей говорил. Может — смеялся над Томасом или надо мной. К счастью, дед с внучкой не настаивали, чтобы и я насладился народным цыганским блюдом и я, вдыхая изысканный аромат, молча давился подгоревшей пшенкой, которую, перед варкой, опять позабыл окатить крутым кипятком.