Когда кот сбежал, я почувствовал себя маленьким и беззащитным. Стыдно признаться, но мне захотелось залезть между Зарко и Папушей, спрятаться… Сейчас я бы обрадовался храпу, бьющему по ушам.
Мертвая девочка опустилась на колени, начала поглаживать Шоршика, теребить уши, хватать за лапы. А потом я услышал негромкий смех — словно бы вдалеке прозвенел колокольчик и… оба пропали — и девочка и кот…
Я проснулся от того, что мне в лицо било солнце. Дверь в дом была открыта, на пороге стоял Зарко и широко зевал.
Утром все ночные страхи уходят и старый дом, проросший желтым лишайником, уже не казался таким жутким, как вчера.
— День сегодня хороший будет, — сказал цыган, увидев, что я проснулся. Отвечая на мой невысказанный вопрос, сообщил: — Я лошадей пастись отпустил.
— Правильно сделал, — вяло кивнул я, подтаскивая себе под голову стремя.
— Ты чего такой квелый? — спросил цыган. — Снилось чего? — Не дожидаясь ответа, крикнул: — Папуша, дочка, вставай, да жрать старику давай!
Цыганка приподняла всколоченную со сна голову и что — то буркнула.
— Давай еще поспим, — предложил я. — Лес еще сырой, куда спешить?
— Так пока костер, то — се, он и просохнет. А если спать до обеда, так и опоздать можно. Мы же сегодня вернуться хотели. Папуша, будешь вставать?!
— Встаю, — покорно пробормотала любящая внучка. Привстав на локте, Папуша вдруг хохотнула: — Артакс, а у тебя ёжик седой!
— Да? — равнодушно отозвался я, погладив голову, проросшую жесткими короткими волосами. Я уже и не помню, какие у меня волосы были. — Побриться бы надо.
— А зачем? — удивилась Папуша. — Я поначалу думала, что ты лысый, а ты, оказывается, бритый. Зачем ты голову бреешь?
— Чтобы волосы не расчесывать, — отшутился я. — Встал поутру, на ладонь поплевал — и готово.
— Нет, Артакс, — критически осмотрела мою голову девушка и, даже провела по ней ладонью. — Вчера у тебя ёжик другой был — русый, а нынче седой.
Проклятие Черного леса
(продолжение)
— Поседеешь тут, — вздохнул я.
— Сон плохой снился? — понимающе спросила цыганка. — Я же говорю — худой это дом.
— Дом не худой, — отозвался Зарко. Похлопал рукой по стене, обвел взглядом скудное убранство. — Старый дом, очень старый… Но крепкий.
— Крепкий… — фыркнула Папуша. — Я вчера думала — что — то не так. Сейчас поняла, почему дом худой — он на чьих — то костях стоит. Если дом на костях — он не развалится.
Дом на костях… Я знал о старом обычае — когда строилась крепость, в одну из стен замуровывали самого храброго и сильного воина, чтобы он отдал свою силу камням. Этого обычая давно нет, зато я видел немало разрушенных крепостей, в руинах которых находили скелеты в старинных доспехах. Страшный обычай, но самым страшным казалось то, что воины считали за честь быть замурованными!