— Узнаю и отдам, — кивнул я.
— А что шойзеля наняли, так вы молодец! — еще раз похвалила меня кухарка.
Ну, хоть что — то нужное сделал для хозяйства. А как с межой — то быть? Я вяло ковырял жаркое двузубой вилкой (сам покупал!), но ничего толкового в голову не приходило. Не хотелось выглядеть глупым. Это для меня земля — так, средство вложения денег, а для крестьян земля — это всё. И тут меня осенило. Земля — это всё? Пусть поклянутся землей, а еще лучше — пусть в знак своей правоты съедят по горсти. Тот, кто неправ, наверняка испугается! Где — то я о таком уже слышал, но неважно. Я молодец!
Жаркое было сметено мгновенно, я был готов решить непосильную задачу. А тут как раз и мальчонка — проводник прибежал.
Жеребец относится к детям хорошо, поэтому я усадил мальчишку перед собой и поскакал в поле, где меня уже ждали. Кажется, собрались не только из ближних деревень, но и с дальних хуторов — летом много работы, но развлечься, хоть немножко, очень хочется.
Оставив Гневко на попечении счастливого мальчишки — он теперь долго останется героем в глазах сверстников, подошел к крестьянам.
— Показывай, где межа была, — кивнул я старому Киферу.
Старик повел меня к узкой полоске — пару ярдов, не больше, зажатой между посадками пшеницы. А может, ячменя. Нет, ячмень в здешних местах не выращивают, значит, пшеница. Или рожь. Эх, сколько нами было потоптано и сожжено полей, мог бы и научиться различать. Ан, нет. До сих пор не сумею отличить ржаной колос от ячменного.
— Как только Хейко и Гюнтер спорить стали, то порешили мы, что пока хозяин спор не разрешит, оставить между ними зазор, — пояснил старик. — Мы уж и к господину Мантизу обращались, а он в городе безотлучно сидит. Говорит — разбирайтесь сами.
— А почему сами не разобрались? — поинтересовался я.
— Пытались, — виновато вздохнул старик. — Мы уж и так, и эдак. А Хейко с Гюнтером каждый на своем стоит, клянутся и землю на этом ели.
«Твою мать! — выругался я про себя. — Они уже и землю поели! Ну, что же теперь делать?»
Но показывать собственную беспомощность нельзя. Изображая глубокое раздумье, я встал на «границе» и уставился вдаль. Совершенно не представляя, что делать дальше, кивнул мужикам:
— Хейко, возьми длинную палку и прочерти границу. Покажи, как твоя межа должна идти.
След, проведенный Хейко, был хорошо заметен. Когда он закончил, я кивнул второму спорщику:
— Твоя очередь.
Пока Гюнтер рисовал собственную черту, я тихонечко недоумевал — какого чёрта? Если и была нестыковка, то дюйма в два, от силы. Где — то черта Гюнтера заступала черту Хейко, а где — то наоборот — отступала. Из чего тут спорить — то? Сколько колосьев взойдет с одного дюйма, пусть даже и вытянутого на югер? А ведь сотня, не меньше. Сотня колосьев, это сколько зерна? А если перемолоть в муку и испечь хлеб? Один каравай? Булка? Или ломоть? По моим меркам — не очень много, но кого — то это спасет от голодной смерти.