Единственный раз он сошелся в эту ночь с человеком вплотную, лицом к лицу, но и в этот раз не смог, не захотел тронуть его. Неожиданно в темном углу Витька увидел старика, идущего ему навстречу. Старик не вздрогнул, не испугался, он простодушно шел Шпале навстречу и, подойдя, запросто, по-свойски, как старого приятеля спросил: «Закурить будет?» У нового встречного были такие острые проницательные глаза, что Витьке казалось — он видит его насквозь, до самого д*нца. И все-таки, просветив рентгеном его тайные преступные мысли, мужик-простачок (вблизи он оказался моложе) не торопился уходить, не отвел испуганно взгляд. В его собственных светилось веселое, не претендующее на лавры, спокойствие, некий не по годам юношеский азарт, соединенный с большим и, видимо, нелегко доставшимся жизненным опытом. Лицо, исхлестанное глубокими, как бы нарочито вырезанными морщинами, светилось непонятной внутренней красотой. Может быть, это солнце и ветра выдубили кожу, а может, красота в ней была изначально и время удалило лишь все лишнее — кто знает? Оно как бы говорило: «Эх, молодость, глупая и неугомонная! Сколько в тебе силы, столько же и неумолимого упрямства, нежелания искать компромиссы, неумения выбирать легкий извилистый путь, презрения к догмам, авторитетам, вечным истинам. Все тебе нужно потрогать руками, попробовать на вкус, на крепость. И все-таки из нас двоих: глупца и умудренного жизнью — счастлив ты, потому что только в юности сил столько, что их хватает на то, чтобы делать глупости, и никакой другой возраст не может позволить себе эту роскошь. Я бы мог много рассказать тебе об этой жизни и о том, что все в ней не так просто, правильно и красиво, как ты внутренне предполагаешь, и даже о твоей дальнейшей судьбе (Я их много видел в тех местах, где отмаливают грехи!) только зачем тебе это? Я не смогу переубедить тебя ни на йоту, и даже если бы ты сам знал свой конец, ты все равно не стал бы ничего менять, ведь твое знамя: сила и безрассудство, мое: знание и бессилие. Потому давай постоим молча, посмотрим друг другу в глаза и пойдем каждый своей дорогой. Ибо дорога каждого — есть его истина!»
Так единожды в каждой жизни юность встречается со своей старостью, вернее старость с юностью, потому что старость узнает свою юность, а юность свою старость нет. Для старости это печальная встреча, светлая грусть, ибо она знает предначертанные юности испытания, но не может предостеречь от них. Витькина старость оказалась выше тщетных потуг, она поняла и приняла неизбежность потерь зеленой юности, невозможность быть узнанной и понятой. Она ограничилась возможностью увидеть ее — сильную, здоровую, красивую. Не подвластна разуму, но необходима душе эта встреча, ибо через души пролегает эстафета вечности и несется факел надежды. Так, во всяком случае, Витька теперь воспринимает то лицо, глаза. Старик, однако не был бестелесным ведением, он что-то говорил веселым, отнюдь не нарочито, голосом бессмысленное и великое. О том, что он пришел нынче домой под хмельком, поругался с бабкой и она конфисковала у него из кармана весь наличный запас мелочи. О том, что погода, судя по звездам грядет хорошая, а на будущее лето дети привезут к ним отдыхать внучку и он будет ходить с ней на рыбалку, в лес по грибы, учить разным разностям, не хитрой, но главной науке жизни: умению понимать природу, каждое существо в ней от кузнечика до человека и умению жить в ней. А опохмелиться ему бабка завтра с утра все равно даст! Поворчит, но сжалится. И вообще — все хорошо. Витька стоял рядом с этим невзрачным с виду, «негромким» сутулым человеком и ему было стыдно за то, что всего этого, такого простого: природу, кузнечиков… он понять не может, за то, что есть целый мир, которому он принадлежит безраздельно, не понимающий этих вещей. Мир с заграничной музыкой, шмотками, азартом и сексом, но без кузнечиков. За то, что этот мир давит на таких вот немолодых, все отдавших труду людей, лишает их последнего прибежища. А им ведь многого не нужно: грибы, рыбалка, природа и покой! Ни от кого они ничего не просят в замен отданного здоровья лишь покой и созерцание. Но даже этого Витькин мир не оставляет им. Не потому, что он этого хочет, потому что он так задуман. Внучка подрастет и ей тоже нужны будут джинсы (если на них не выйдет мода), ансамбли, внимание юношей. Каждый обязан жить так, как ему предопределяет порядок бытия, и лишь они, случайно сошедшие со своих орбит, и встретившиеся в ночи странники способны понять друг друга.