Шпала встречал день, не по сезону погожий, когда все вокруг только просыпаются, что не часто ему случалось в обыкновенных обстоятельствах и оттого сердце было переполнено каким-то щемящим, тревожным восторгом, что дескать все еще преодолеется, все образуется и наступят иные времена, когда не придется ему что-то добывать, чего-то добиваться, Фортуна наконец то улыбнется Витьке и наступят дни безраздельного счастья, полные гордостью и сладостью обладания почти божественной юной Ларочкиной красотой. Конечно же, это будет взаимно, и ему тогда от жизни уже больше ничего не надо такого, для чего пришлось бы преступить закон, переступить себя. Обещанное он сейчас выполнит и отправится домой спать. Для того, чтобы жить светло, не надо зарываться во все подряд с головой, все обсасывать по косточкам, ища единый смысл. Его нет, единого! Счастье неблагодарно. Если бы оно знало, на каких муках выращено, то никогда не смогло бы быть таким беззаботным.
Тот вчерашний старик непременно умрет, и никакая высшая истина ему не поможет. Так же и Витька непременно должен сделать все, чтобы добиться своей цели — Ларочки. Если не успеет он, Ларочкой завладеет кто-нибудь другой, и она будет потеряна для Шпалы навсегда. Что ни говори, а первая любовь и девичья невинность невосполнимы. Какая всеобщая справедливость может объединить его интересы и интересы старика в одно целое без ущерба обоим? Какая справедливость сможет объединить интересы всех? Ведь на Ларочкин распускающийся бутон не один Витька претендует, и в пролете останутся многие, а вкусит лишь один! Так какое Витьке дело до всего остального человеческого мира, если он весь, вместе взятый, не сможет восполнить ему потерю Ларочкиной первости?
Сколько судеб губит за свой век красивая женщина? Сколько жизней ломает она еще в девичестве, в школьные годы. Непреходящий праздник ее жизни бульдозером идет по чьим-то хрупким надеждам, трепетным сердцам. Путь ее, как путь всепожирающего чудовища, умощен костьми жертв. Сколько драм, сколько трагедий хранит в своем спуде этот ровный блистательный ее путь, похожий на взлетную полосу. Отданные ей верные души, она, как перья, воткнула в крылья своего самолюбия и на них взлетела над всеми обманутыми, обобранными и убитыми ей горемыками. Взлетела, чтобы потратить свой полет на порок. Насладиться роем бездушных, но импозантных трутней, и под конец, обкусив себе крылья, бросив их как хлам в печь, осесть где-нибудь в далекой стороне, где не достанут ее рожденные ползать, обескрыленные ею, а местные не знают ее прошлых дел. Вслед за этой женщиной весь мир идет путем порока. Красивых женщин нужно пуще кровожадных убийц вылавливать, сажать за решетку и содержать, как хищных зверей в зоопарке, где каждый за определенную плату в равной степени может насладиться их обществом. Или. может быть, выдавать ее как приз ударникам труда по специальным талонам на определенное количество времени. Перевыполнил план — получил талон на час обладания красавицей! Представляете, как бы у нас тогда подскочила сразу производительность труда? Мы бы пятилетки не за три, а за год выполняли! Разве может красивая женщина принадлежать одному или быть достоянием немногих избранных? Она как подлинное искусство, как бесценное сокровище должна принадлежать всем, быть достоянием всего человечества!