Река Везелка неширокая — воробью по колено, если разогнаться, да оттолкнуться хорошо от берега, то ее, вероятно, и перепрыгнуть можно в некоторых местах, но Шпале соображать было некогда, он греб руками, пока не уперся пузом в грязное дно. Негнущимися, плохо слушающимися ногами заелозил по грязи и, сделав в ней внушительную колею, наконец-то выбрался на твердую почву. Тут только заметил, что нейлоновая, цветастая куртка по-прежнему у него в руках, не раздумывая, кинул ее в кусты (самая главная улика!) и поспешил дальше. Куда теперь? Мозг лихорадочно прикидывал все возможные варианты спасения. Вода лилась со Шпалы ручьем, одежда стала в пуд весом, грязный, мокрый — да куда же такому? Двигаться, двигаться — шевелиться! Иначе через десять минут он превратится в сосульку. Эх, будь ты проклята — Ларочка! Будь прокляты все бабы! Шпала бежал наугад, клацая зубами, как пишущая машинка. Выбрался из камышей, утренним гомоном встретила его улица. «Переходим к водным процедурам»- слышалось радио через открытые форточки. Крадучись по за углами, Витька добрался до первого многоэтажного дома, проник в пыльный, пахнущий плесенью, нафталином и еще бог знает чем подвал и, рывком сорвав с себя тряпки, стал их неистово выкручивать. Его трясло, как отбойный молоток во время работы, он даже стонал от злобы, страха и неуюта, но тем не менее делал дело как никогда быстро. Что-то на уровне подсознания говорило ему, что в этом единственное спасение. Эх, подпалить бы что-нибудь, хоть на минуту согреться! Шпала выкрутил все, что выкручивалось, и через силу стал пялить на себя. Голому было теплей, чем в этом облачении. Кое как оделся. Мысль работала быстро. «Стой не стой — один выход — к теплу! Либо стучать в первую дверь, либо… Он поедет на первом попавшемся троллейбусе по Богдана, и будет кататься туда-сюда, пока не нападет на сто второй. Видок, конечно, у Шпалы был отменный. Он забыл думать о возможной встрече с преследователями, с милицией. На остановке, стоя в сторонке, едва дождался троллейбуса, втерся в самую толпу, не обращая внимание на недоуменные взгляды, пробрался к стеклу.
Когда Витька наконец добрался домой на сто втором автобусе, совсем обессиленный, наступили часы пик. Народ валом валил из домов на работу. Пришлось еще около часа заниматься прыжками и приседаниями в подвале уже под собственным домом. Потом он сообразил, что коли заниматься, то лучше уж боксом, стал раунд за раундом отрабатывать удары в стойке, уклоны, серии. Наконец вылез на свет божий, забежал в подъезд, попал ключом в замочную скважину. У отца в шкафу стояла едва початая бутылка коньяку, на случай гостей. Витька замочил ее из горлышка, разделся, закинул шмотки на батарею и прыгнул в кровать под одеяло. Вслед за алкоголем по обморочному сознанию разлились пьяные, горячие кошмары. Змеи Горынычи, ползучие гады. Огонь бушевал и в теле и в сознании. Пришел в себя Шпала уже за полдень. Стал приводить в порядок одежду и вдруг обнаружил, что потерял полученный как раз накануне паспорт. Ужас, давящий, заставивший волосы на всем теле встать дыбом, охватил его. Сердце утонуло в пятках и оттуда подобно пузырькам воздуха вверх по спине до затылка побежали мурашки. «Вот он, рок!» Как он вчера забыл про него, не положил в сумку. Конечно же, паспорт нашли, и если его самого еще не взяли, то только потому, что хотят разузнать, чего он еще подобного натворил, чтобы огорошить и расколоть сразу до мелочей. Шум каждой проезжающей машины за окном представлялся шумом подъезжающего воронка. Через минуты Витька спешно искал во что бы одеться поприличней, чтобы его не опознали ТАМ. Вдруг паспорт еще не найден, вдруг он плавает где-нибудь в реке или лежит в пыли темного подвала? С удивлением обнаружил, что влажная и грязная пожамканная одежда и есть его самая приличная. Оделся во что зря и поехал в город.