— Эй, раздвиньтесь, дайте места! — рявкнул он как можно более уверенным голосом. — Ну что, не поняли что ли?
Ничего не изменилось, только лежащие медленно поднялись и сели на нарах, скрестив на груди синие от разнообразных партаков (неудачных наколок) руки. Сделав глубокий вздох, как положено перед нырянием, Шпала взял за шкирку самого большого и потащил в сторону.
— Ты че?
— Ниче!
— Мое место!
Пришлось влепить несколько звездюлин упрямцу и соседям за компанию.
— Попользовались, дайте другим!
Остальные потеснились сами. Шпала залез в угол сам, затащил Чаву и приготовился к обороне. Но контратак не последовало. Недовольный гомон постепенно сошел на нет. И начались базары, базары…
— Откуда земляки?
— А за что?…
Витька отвечал нехотя, словно слова через зубы переплевывал, самую суть, остальные вопросы вообще оставлял без внимания. Он ведь уже раскусил эту публику: если не капашнулись, не дернулись сразу, теперь тем более.
С первого взгляда видно было кто здесь кто, и за что. Карманники — эти нагловато-обходительные, чуждые житейским, политическим и национальным проблемам. Подобно служителям чистого искусства, они смотрели на происходившие в камере склоки свысока, не забывая, однако, обнаружить себя. Исполняя роль третейского судьи, самолично на себя возложенную, блюли воровскую законность, выступая на стороне сильного против слабого. Таких в камере оказалось двое: Вовчик-парикмахер и Одессит. Сейчас, сидя на нарах в окружении внимающей публики, оба упражнялись в приколе — найдя свободные уши, обкатывали на них бесконечные свои побасенки насчет воровского счастья. У Шпалы с ними с самого начала сложился нейтралитет. Оба — Парикмахер и Одессит идут на строгий, а Витьке с Сашкой на общак, так что и влезать в какие-то взаимоотношения нет смысла.
Из остальной публики преобладали бичи разных рангов и пошибов: бичи дальнего следования, местные, вокзальные (бановые), кочующие, сезонные, со стажем и без, со здоровьем и без такового, аристократы и черти. Эта публика — основная масса населения камеры. Пьянчужки — азартные, бытовые, продувные и по совмещению (с бродяжничеством). Человека три какие-то мутные пассажиры. Сами по себе, не поймешь, то ли под дурака шарят, то ли и вправду ни при чем. Деление в том виде, как оно здесь представлено, было наяву весьма условным, однако же реально существовало и проявлялось в поступках каждого отдельного индивидуума. Присмотревшись и классифицировав для себя каждого, Витька, как бы невзначай, зацепил чужие туфли, подстелил под себя чужую куртку… Кругом выяснялись отношения, били друг другу морды… Шпалу это уже не интересовало: здесь, в камере, место «под солнцем» он себе обеспечил и теперь работал на перспективу: выяснил, кто был на местном