— Уби-и-или! Уби-и-и-или!… - после мгновений тишины несется со стороны вокзала.
А толпа гомонит, бушуют в ней пьяные страсти. «Почему убили, кто?» — думает Витька, за руку вытаскивая из толпы Чаву. Друг отбивается от него, как от назойливой мухи: он еще не все рассказал! Шпала объясняет:
— На минутку! Только на одну минутку…
Оттащив в сторону, показывает пальцем на лежащего, говорит шепотом:
— Слышишь?
Только теперь Чава соотносит в какой-то степени возгласы с лежащим на асфальте.
— Кто его? — спрашивает удивленно и испуганно. — За что?
А толпа уже забыла о Чаве, она молотит свое, гонит лошадей вскачь. Витька молча тащит Чавина прочь.
— Давай посмотрим! — возбужденно, ликующе шепчет Сашка. Первое после замешательства чувство — любопытство: приятное увлекающее зрелище. Чава забыл или вовсе не помнил, что минуту назад сам толкнул злосчастного.
— У нас по условному на шее, хочешь еще влипнуть? — шепчет Шпала, увлекая друга прочь.
Чава недоволен: лишили такого зрелища! Лишь когда узнает от Витьки, что он же и толкнул погибшего, сообщил ему невольно некоторое ускорение и траекторию, пугается, примолкает.
— А кого ты знал то в этой толпе? — допытывается на случай погони по следу Шпала.
— Да никого! Рожа показалась знакомой, а потом понял, что не тот, пришлось сочинять всякую чушь!
Тогда впервые липкое гадливое чувство причастности к чьему-то превращению в навоз скользнуло по его душе но лишь юзом: несчастный случай, чужая рука… Сейчас все на нем, а Витька не чувствует себя ни на миллиметр виновным, гораздо меньше, чем тогда. Он возмущен этой нелепой выходкой трупа, этой жестокой комедией, подстроенной и разыгранной против него небесами. «Не мог этот камень, что ли, лежать на метр дальше или пролететь на дециметр выше, или не мог этот скот как-нибудь по-иному подставить под него голову?» Лишь дикий, обжигающий, звериный, удесятеряющий силы и изворотливость сознания страх. Шпала, оказывается уже все понял, все придумал, продумал и изобрел, только еще сам не знал этого! И вот теперь, узнав, он сорвался с места.
— Ты ничего не забыла там в вагоне? — пытливо шепчет он ошарашенной Натке, таща ее в сторону.
Она совсем обезумела, залезла в кровь туфлей, но лишь немножечко, кончиком. Витька моднячим краденым туфлем разчеркивает, размазывает оставленные ею на асфальте кляксочки. Страх гонит прочь. Но Шпала пересиливает его, берет себя в руки — только в этом спасение! Он возвращается в вагон, протирает стекло, стол, полку, пол собственной штормовкой, пятясь к окну. Лихорадочно быстры, дерганы все Витькины движения. Полной гарантии в том, что где-то не остался босой Наткин след, конечно быть не может, но все-таки!