О дрессировке ментов. Тюремная «приправа» к домашним пельменям. Соцравноправие в зале суда. Побег и раскрутка. Чрезмерная жестокость как недостаток для претендента на должность возлюбленного.
О проделанной папашей работе он ничего не знал. По каким-то, видимо, педагогического плана, причинам Шпалу держали в неведении. «Пусть попереживает, прочувствует!» Поэтому на суде ему было на все глубоко плевать. Сколько Витьке дадут — три года или пять, Шпалу абсолютно не интересовало: знал — за убийство накинут до червонца — это потолок для малолеток. За побег, если сейчас не удастся, тоже ничего — убийство перекроет. Бежать он решил, когда будут выводить из суда, и уже при выходе из воронка «сфотографировал» — приметил себе маршрут: через забор в частные огороды, а там, как получится… По малолеткам стрелять вроде бы не имеют права. Нервы были на пределе, ожиданье изматывало. Встать, да и обложить всех судей матом? Или при всем народе вены себе вскрыть? Нет, судей этим не разжалобишь, только мать испугаешь, да и бежать потом с перевязанной рукой будет трудней!
На разглагольствования судей и защиты Витька с самого начала положил известную часть своего тела. Мента, толкающего его в бок и требующего, чтобы Шпала смотрел на вершителей судеб, он игнорировал, и, обернувшись всем корпусом в зал, лишь подолгу смотрел на Ларочку Семенову. «Так я тобой и не овладел, теперь ты достанешься другому! А мне… «Цыганка с картами, дорога дальняя, дорога дальняя — казенный дом»… Выйду ли я хоть через десять лет, не раскручусь ли на зоне еще? Да, мужики, жизнь дается один раз, и прожить ее нужно так, чтобы на суде, людском ли, божьем, не было мучительно больно за упущенное!»
Судили Гроздева в здании, позднее ставшем архитектурной и исторической достопримечательностью Икска. Это был сооруженный в начале века на средства местных поляков римско-католический костел, ныне успешно приспособленный под суд. Шпала, правда, в то время таких тонкостей не ведал, да они бы его и не заинтересовали, не тем голова была забита! Однако, некая, не свойственная социалистическому равноправию, торжественность бросалась в глаза. Длинный зал, уставленный лавками наподобие кинотеатра, высокий потолок, а впереди, на помосте, как на амвоне, размашистый тяжелый стол из дуба, укрытый красным бархатом. За ним три высоких, похожих на троны, кресла с «многоэтажными,» выше голов прокурора и судей, спинками, увитых резным орнаментом по дорогому дереву с гербом Советского Союза наверху. Кресла были наверняка неудобны для сидения (вскоре Витька сам в этом убедился), но придавали восседающим на них чиновникам вид полубогов. Акустический эффект тоже давал о себе знать, судьи словно не говорили, а пели псалмы. Как глас божий, с небес звучало: «Встать, суд идет! Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики…» При этих словах морды у судей становились особенно значительными, будто они и есть эта самая