После собрания очень удивила Любку Танзиля.
— Дались тебе эти факелы, Любаша, — пожала плечами. — Никто спасибо даже не скажет.
Никогда не терявшая отличного расположения духа Танзиля относилась ко всему с легким благодушием, как бывает у слишком уравновешенных людей.
— Да что ты, Танзиля? Серьезно? Не знаю, смогу ли объяснить. Для кого как, но для меня мой промысел — мой дом. Скважины. Участок. Бригада. Ты, Генка, Дина Михайловна, Старцев. Понимаешь, я живу этим. Ведь когда в доме беспорядок, у хорошей хозяйки руки чешутся заняться уборкой. Странно ты рассуждаешь!
Мысль о дополнительном компрессоре, сама того не ведая, подала соседка по комнате, та самая, к которой приезжал из армии муж. Она работала помощником машиниста компрессора как раз у Гвоздарева и однажды обмолвилась о старом агрегате, который демонтировали и заменили более мощным. Любка хорошо запомнила услышанное, а при случае выведала у нее те подробности, которыми впоследствии ошеломила манерного начальника изокомпрессорщиков.
Но дело так и застопорилось. Не помогла и представительная делегация в составе ее, Генки, Танзили и даже Сергея. Снова Гвоздарев приятно улыбался, разводя руками, и отбил все атаки. Сергей, терпеливо слушавший утомительный разговор, вдруг взорвался:
— Ты что мозги крутишь, Евгений! Тебе дело говорят, а ты!..
Гвоздарев осекся.
— Пошли отсюда. — Сергей решительно запахнул плащ. — С тобой, Гвоздарев, толковать — что телеграфному столбу проповедь читать.
И уже во дворе предложил:
— Айда в горком, к самому Силантьеву. А я Гвоздареву еще припомню при случае. Этот из таких, что сто лет сопли на кулак мотать будет. Знаю.
Силантьев начал рабочий день с ощущением того, что в чем-то допустил ошибку. Ощущение было неясным, расплывчатым, он никак не мог привязать его к определенному событию. Но что-то беспокоило. И хоть долгие годы он отдал партийной работе, никак не мог приучить себя к тому, чтобы не упрекать себя же за решения, верность которых представляется сомнительной. От ошибок никто не застрахован. И поэтому заходившие в кабинет работники аппарата, поглядывая на его непроницаемо-спокойное лицо, слушая его негромкий, юношески высокий голос, решили: что-то случилось.
Вошла секретарь.
— Виктор Павлович, к вам тут целая делегация.
— Откуда?
— Молодежь. С первого промысла. С ними этот… начальник участка Старцев.
Старцев! Силантьев кивнул — пусть входят — и в памяти резко очертилось лицо молодого инженера, когда он на бюро доказывал важность своего предложения о гарантийном ремонте. А он, Силантьев, послушавшись доводов руководителей управления, довольно-таки бесцеремонно назвал инициативу Старцева прожектерством. Неприятный осадок остался в душе после совещания. Однажды, во время перерыва, он встретил взгляд Старцева — в нем читался упрек с легкой, как показалось, иронией.