На ребят жалко было глядеть — съежившихся, прячущих глаза, недоумевающих.
Возбужденный, горячечно болтающий Никита, только что переживший ужас падения в пустоту, в никуда, а потом — все блаженство плавного спуска, когда вокруг неслыханная прежде тишина и хочется орать, петь, дурачиться, увидел вдруг трех своих товарищей, понуро выходящих из приземлившейся «Аннушки», таких несчастных, потерянных, что при взгляде на них защемило сердце.
И Никита, и остальные счастливчики притихли, опустили головы. Особенно жалок был Витька Норейко — здоровенный парень, борец, заводила, весельчак, нахалюга.
Еще предыдущим вечером, последним перед прыжком, когда большинство ребят притихло, прислушиваясь к себе, мучительно боясь неведомого завтра, Витька ходил по казарме гоголем, похохатывал, хлопал увесистой лапищей по плечам.
— Трясетесь, бобики?! — грохотал он. — Что же с вами завтра будет? Товарищ старшина, штаны запасные полагаются, если грех случится?
Старшина Касимов, маленький, плотный, как литой мяч, скользнул узкими глазами по Витьке, по притихшим ребятам, толпящимся в курилке, тихо сказал:
— Не бойся, Норейко. Не надо бояться.
— Кто?! Я боюсь?! — вскрикнул Витька.
Касимов кивнул:
— Все боятся, лучше молча бойся. Чтоб потом не стыдно было.
Старшина ушел, а Витька длинно и точно плюнул в ящик с песком, презрительно дернул плечом:
— Молча бойся! Ишь, воспитатель горных орлов!
На миг Никита поймал его взгляд и увидел застывшую в них тоску. Но Витька тут же подмигнул, улыбнулся и прошел мимо — высокий, статный и красивый.
И вот теперь, в тот миг, когда Норейко неуклюже, осторожно выбирался из самолета, Никита его не узнал — это был другой человек, незнакомый, враз постаревший, с бессмысленными, стеклянными глазами.
В конце концов двое из трех сумели победить свой страх, а Витька не сумел. Четыре раза поднимался он в воздух. Сам, чуть не плача, умолял об этом, и всякий раз, когда распахивался люк, непреодолимая сила заставляла его цепляться за скамейки, за стойки, за выпускающего.
В конце концов он раскрыл парашют в самолете.
Норейко списали из воздушно-десантных войск.
Никита помнил, как рыдал Витька, забившись в угол казармы, — могучий парень с дерзкими, бесстрашными на земле глазами. Тяжкое было зрелище.
А потом, за четыре месяца до окончания службы, с Никитой случилась беда. Во время ночного прыжка ветер отнес его на горелый лес. Острый, как пика, сук пропорол ему бок, проткнул плевру и правое легкое.
Два часа, как бабочка, наколотая бестрепетной рукой натуралиста, провисел Никита. Спасло его то, что он сразу потерял сознание и не пытался освободиться. Врачи говорили, что в этом случае сук сыграл роль пробки и кровопотеря была минимальной.