Мать вопросительно поглядела на сына.
Олег глотнул из чашки горячего чаю, обжегся и закашлялся.
Минутой позже, все еще не поднимая от стола глаз, сощуренных до щелочек, он с трудом закончил:
— Машина летела с ветерком, ну, и продрогли все. А женскому персоналу и подавно досталось. Я и скажи Леньке — он тоже в кузове вместе со всеми трясся: «Пожертвуй на время свою куртку девчонкам», а он…
— Ну, а он? — поторопила мать Олега, тянувшего до странности скучным голосом.
— А он взял да отвернулся. Не расслышал, поди-ка ты! Пожалел, жадина, кожан свой столичный!
Пододвинув ближе к сыну вазочку с загустевшим прошлогодним медом, до сих пор все еще пахнущим липовым цветом, мать поправила волосы, тяжелым узлом связанные на затылке. Вздохнула. А потом с легким смешком проговорила:
— Э-э, горюшко ты мое! Даже скрытничать не научился. Вся душа нараспашку!
Чувствуя, как у него не только лицо, но и уши заполыхали, Олег удрученно и потерянно мыкнул:
— Ну, ты вечно мне не веришь…
— Молчи уж! — махнула рукой мать. — Пока ты с девками топтался на площади, мне люди все обсказали.
— И что же они тебе обсказали?
— Сам знаешь! Так, говорят, Волобуев на тебя рявкнул, что с Шуркой Шаховой чуть родимчик не приключился. Пообещал, сказывают, если ты еще на покосе появишься, с милицией турнуть!
У Олега заиграли на побуревших скулах крупные желваки. Прерывисто дыша, он спросил, еле шевеля губами:
— А сказывали тебе, как обломал Волобуева дядя Кирилл? Сказывали?
— Сказывали! — кивнула мать. — Спасибо Кириллу Силаичу. Отхлестал он этого мизгиря по первое число. «Чего ты к парню привязался? Чай не на барщине он, и ты не помещик!» Так или не так сказанул кузнец?
— Так-то так, да я другое вижу: не будет мне, мам, тут жизни… пока Волобуев крутит-вертит в Актушах. А в огородную бригаду я больше ни ногой. Другой же работы он не даст… Хоть уезжай до времени куда глаза глядят. А куда сунешься без паспорта?
— Уж и управы нельзя найти? На этого самодура? — спросила в сердцах мать, скрестив на груди руки. — Узнать бы надо, когда Пшеничкин из больницы вертается. Семен Семеныч, он всегда за правое дело… Сколько раз доставалось от партийного секретаря разным ухарям! Семен Семеныч и сейчас бы…
— За Петра Ильича Лукшина, может, и тряхнут малость. И землю старику заставят вернуть. А со мной… со мной у них вроде бы все в ажуре. Не зацепишься. — Помолчав, Олег добавил: — Пшеничкин, это ты верно… душа у него родниковой чистоты! Вот только прихварывать чего-то частенько стал.
Долго оба молчали. Совсем было заглохший самовар вдруг снова затянул свою песенку — жалобно, пискливо.