Он выругался и выпустил очередь из автомата. Мотоциклисты, не останавливаясь, ответили лавиной огня. Застрочили винтовки и пулеметы, засвистели мины…
Орленко снова стрелял, с беспокойством ощупывая пустеющий карман. Патронов осталось мало — всего две или три обоймы. А ведь еще утром ему казалось, что полсотни патронов может хватить черт знает на сколько, чуть ли не на всю войну… Он с завистью посмотрел на вещмешок с патронами, лежавший у ног бойца. Тот, перехватив его взгляд, подвинул мешок ногой. «Бери! — сказал он, не отрываясь от своего автомата. — Только не трать зазря…»
Солнце уже висело над Винной горой, когда бой прекратился. Немцы после безуспешных попыток выйти к полотну железной дороги вдруг утихомирились. Зеленые фигурки поползли обратно на Замковую гору, уехали и мотоциклисты, оставив на шоссе несколько разбитых машин. Пограничник усмехнулся:
— На ужин поехали! — Он сел на бруствер, свернул цигарку и протянул кисет: — Закуривай, отец, рабочий день кончился.
«Отец!» Орленко усмехнулся в душе и мысленно посмотрел на себя со стороны: небритый человек в помятом пиджаке, перепачканном землей и кровью… «Хорош же ты, хозяин города!» Но он не чувствовал обиды. Наоборот, ему было приятно, что боец разговаривает с ним, как с равным: значит, он воевал неплохо…
— Петр Васильевич! — услышал он голос Циркина. — Вас зовут.
— Кто?
— Васильев.
— Чего ему надо?
— Ранили его.
— Ранили?
Орленко поднялся и пошел за Циркиным.
Железнодорожник лежал на траве бледный, с беспомощно раскинутыми руками и высоко задранной курткой. Над ним на коленях стоял другой ополченец, выполнявший роль санитара. Он прикладывал к боку раненого тампоны из ваты и тут же отбрасывал в сторону. Вата быстро пропитывалась кровью, боец умирал.
Увидев Орленко, Васильев слабо улыбнулся.
— Ну что, товарищ секретарь, я оправдал себя перед партией?
Он закрыл глаза. Секретарь горкома нагнулся к нему, взял за руку, пожал ее, хотел сказать что-нибудь, но не успел…
Васильева похоронили здесь же, в его окопе.
А вскоре, когда поле окутали сумерки, бойцы покинули и этот рубеж. Поступил приказ отойти еще дальше на юг, к селу Нижанковичи. Там, как сообщил связной, собралось все начальство во главе с «самим» генералом.
В большой комнате с занавешенными окнами горел яркий свет. Люди шумели. Орленко поставил свою винтовку в угол и огляделся. Командиров было человек тридцать, большинство из них он хорошо знал.
— Иди сюда, Петр Васильевич! — услышал он голос Тарутина. — Ты что там стоишь, как бедный родственник?
Начальник погранотряда, сидевший на диване рядом с полковником Дементьевым, подвинулся, освободил место.